— Транс-му-ти-ру-ешь.
Он попробовал повторить, но сбился на втором слоге. Мы поразучивали коварное слово пару минут, и совместными усилиями враг был повержен (то есть, наконец, выучен). Но любопытный мальчишка все-таки не удержался:
— А зачем слово такое мудреное? И что это вообще такое?
— «Трансмутирую» — «превращу». А мудреное, чтобы не усомнилась, что можешь.
— Но я не могу, — шепотом, будто по секрету, поделился мальчик.
— А это неважно. Главное, чтобы она поверила. А науки и «мудреных слов» безграмотные больше заклинаний боятся, — так же заговорщицки поведал я и подмигнул.
— А я правда-правда умру, если украсть попробую?
Шепот приобрел взволнованно-испуганные тона.
— Правда, — я сурово кивнул и прибавил. — Как в Торлиссе: за кражу с применением магии — голову с плеч! — и выразительно стукнул кулаком по раскрытой ладони.
Мальчишка нервно сглотнул, но убираться по своим делам отчего-то не торопился, топчась на месте. И вновь зашептал, требовательно дернув меня за рукав:
— А Торлисс — это что?
— Торлисс — это город, где много-много волшебников. Они там учатся, работают… и живут, — с улыбкой ответил я, позабавленный его неосведомленностью.
У мальчонки аж глаза заблестели, и он, захлебываясь от восторга, спросил:
— Настоящие волшебники? Как в сказках: в синих мантиях, расшитых звездами, и с бородой?
Мне захотелось рассмеяться самым гнусным образом: «Торлисс» и «настоящие волшебники» вызвали в голове образ самой влиятельной из моих знакомых — магистра Анарилл, директора Академии. Уж кто-кто, а утонченная и безупречная aelvis в расшитой звездами мантии, колпаке и с нацепленной ватной бородой смотрелась бы крайне забавно.
С трудом подавив недостойное хихиканье, я лукаво сверкнул глазами и задал встречный вопрос:
— Ты ведь сам волшебник. Где же твоя мантия и борода?
Он посмотрел на меня укоризненно и возмущенно, словно я только что сказал очевидную глупость.
— Так я же маленький еще! — таким тоном, будто это все объясняет, заявила малявка. — И разве я волшебник? Всего два заклинания знаю — и все! Но вы… — он внимательно заглянул мне в глаза и уверенно заявил. — Но вы — точно волшебник!
— Но я же тоже без мантии и бороды! — вновь прибег я к железному аргументу, честно пытаясь скрыть ехидство, так и сквозящее в голосе.
Мальчишка возмущенно притопнул ножкой.
— Значит, необязательно мантия и борода должна быть!
— А почему ты решил, что я волшебник? — отсмеявшись, зашел я с другой стороны. Мальчишка просиял и стал с важным видом загибать пальцы, перечисляя доводы:
— Меня сквозь невидимость увидели — раз!
— Тебя же и в первый раз поймали. Или тоже чародей был? — иронично заметил я.
— Там меня поймали, когда я уже в карман полез, — залившись пунцовым румянцем, но не теряя решимости, ответил он. — А вы — заранее! А еще названия заклинаний знаете, много-много всего о волшебниках и… — и торжествующе закончил, загибая третий палец: — И заколдовать меня обещали!
— Ну, если заколдовать обещал, то уж точно чародей, — продолжал бессовестно веселиться я, дивясь детскому простодушию.
— Возьмите меня к себе в ученики! — внезапно тоскливо и не очень-то рассчитывая на успех, попросился он, вновь дергая меня за рукав.
Улыбка криво сползла с моего лица. Проклятье! Ну и что мне теперь отвечать?
Для разнообразия, правду?
— Когда-то, — вздохнув, начал я, — я действительно был волшебником. Но меня заколдовали.
— Как? — поразился мальчишка. — Разве волшебника можно заколдовать?
— Увы. И теперь я никакой не волшебник. И колдовать не могу, — грустно улыбнулся я.
— Совсем-совсем? — разочарованно протянул мальчишка.
— Совсем-совсем.
— Но учить ведь вы все равно можете? — неуверенно спросил он. И неожиданно твердо продолжил: — Возьмите в ученики, мастер!
— Могу, но… у меня нет дома, вся жизнь — одно сплошное странствие. И ищу я не героические подвиги, а мелкую работу. Ничегошеньки интересного и захватывающего. Еще и голодать порой приходится… Какие уж тут ученики?
— Мне тут не лучше, — упрямо заявил он, глядя исподлобья. — Возьмите в ученики, мастер! Я помогать вам буду, правда-правда, чем смогу! Пожалуйста!
— Ну, смотри, — неубедительно пригрозил я, надеясь, что хоть это возымеет результат. — Я предупреждал! Обратно сюда не верну!
— И не надо! — обрадовано запищал мальчишка и радостно вцепился в меня, словно боясь, что я могу передумать. Теперь отказываться от опрометчивых слов было поздно.
— Как тебя зовут, мелочь? — проворчал я, впрочем, больше делая вид, чем сердясь на самом деле.
— Корин, мастер! Меня зовут Корин!
— …Куда ты пропал?
Я вздрогнул и очнулся. Воспоминание растаяло сизой дымкой, мимолетным видением.
Корин сидел напротив, мрачный и полный решимости. А еще — смешно всклокоченный и по-детски растерянный. Он побарабанил по столу, сцепил руки в замок, хлопнул по столешнице, вскочил, прошелся туда-сюда перед окном — и остановился, разразившись новой репликой:
— Нет, не так! Почему ты бросил меня?
— Корин, послушай…
— Как ты мог?! — совершенно не слушая, что я говорю, продолжил он. — Как мог бросить меня — ребенка! — одного, без гроша в кармане? А я ждал, ждал — слышишь?!
— Корин!
— Ждал, волновался, боялся, как бы с мастером не случилось чего плохого! И все эти годы считал погибшим. А ты… ты…
— Хватит! — не выдержав, рявкнул я. Корин вздрогнул и остановился, смотря на меня с непередаваемым удивлением. Похоже, такой отповеди он не ожидал. — Что за детские обиды?! Кого я вижу перед собой: взрослого или ребенка? Не перебивай! Да, со мной действительно «что-то» случилось! И я никак не мог ни прийти к тебе поначалу, ни разыскать — потом!
— Да? И что же это за причина? — саркастично спросил он, побледнев, но взяв себя в руки.
— Смерть.
— Что за бред?! Не мог придумать что-нибудь правдоподобное?! — вновь разозлился Корин, сейчас как никогда похожий на прежнего мальчишку. — Не помню, чтобы ты питал особую любовь к театру — а сюжетец-то банальный! «Ах, меня хотели убить, но я чудом спасся! Добрая сестра милосердия выходила меня, но пока я оклемался, прошел целый месяц, и…»
