— С помолвки. И только его. Девчонка будет ждать тебя с машиной у Поклонной горы, знаешь, поближе к Давыдково и к мосту, — углубилась Майя Робертовна в ненужные детали. То ли твердо решила, что ее план гениален, а бог — в деталях, то ли все-таки испытывала некоторую неловкость.
— А почему сама отлыниваешь? — ехидно осведомилась я. — Вот и сходила бы на дельце, развеялась! Или на стреме постояла бы, а то вдруг девчонка сдрейфит? Как нам тогда от погони уходить? На сто тридцатым автобуси? — в голосе моем неожиданно прорезались сварливо-пенсионерские нотки.
— Да не отлыниваю я! — искренне изумилась Майка. — Я и сама там буду. На помолвке. Меня как устроителя пригласили. Вот я все и устрою! — Майка подмигнула мне с таким видом, точно предлагала лучшую развлекуху в мире.
— Как устроителя? — я с трудом ввернула челюсть на место. — Слушай, как ты ухитрилась к ним в… — я запнулась, — …влезть-то? На них что, амнезия коллективная напала? Они не помнят, какой ты им скандал закатила, когда они затеяли этот… династический брак?
— Трудно сопротивляться женщине, знающей, чего хочет! — выдала Майя свою любимую поговорку. Да уж…
Двое юных ролевиков, затравленных окружающей действительностью… С некоторых пор я по-своему оцениваю то, что люди не моргнув глазом называют сумасшествием. Наверное, побывав на палубе корабля, дрейфующем по водам подсознания, я больше не вижу четкой границы между морем и сушей. И понимаю, что суша может стать морем, а море может отступить с суши когда угодно. И если это случится, куда вы денете прилепленные вами ярлыки, люди?
Шитье плащей из портьер бархатных, превращение в шлемы котелков походных и прочий эскапизм средневековый — чуднЫе обычаи, принятые на крохотном островке, вокруг которого кружит и кружит по волнам Мореход на своем — теперь уже нашем — судне без команды. А на соседних островах практикуют другие пути бегства от реальности. И почему-то каждый остров считает свой контингент совершенно нормальным, зато соседский — совершенно чокнутым.
Опять соперничество между людьми, ни на йоту не отличающихся друг от друга. Как же оно мне надоело.
Люди чаще всего соревнуются не профессионализмом и не красотой, а… способами эскапизма. Одни кичатся тем, что читают без разбора или с разбором толстые книжки в твердых обложках. Другие — высокими административными постами в компьютерной вселенной. Третьи — длительным пребыванием на пленэре без репеллентов и плееров, зато с гитарой. И всяк из них презирает недоумков, предпочитающих ДРУГОЕ. Что за кретин станет убегать от действительности тропою аркад или любовных романов? Только бардовская песня гарантированно и качественно вырвет вас из этого мира! Все прочее — чистой воды шизофрения!
Поверьте знающему человеку, островитяне: если кто-то развлекается иначе, чем принято здесь, он не пытается ничего у вас отнять. Наоборот, он дает вам пространство и право выбора. А шизофреник… шизофреник ничего этого не имеет и вам не даст. Поверьте знающему человеку.
Словом, хватит меряться выключенностью из окружающего мира и клеить ярлыки на таких же, как вы.
И в самом деле ребята оказались вполне здравомыслящими. Особых надежд на то, что любовь страстная заменит им хлеб насущный, не питали, но и обращаться ради хлеба насущного в покладистую скотину не хотели.
— Понимаете, — внушал мне юношеским баском сэр… не помню. Пусть будет Галахад. В миру — Саша. — Понимаете, мы ничего еще в этой жизни не сделали. И не видели ничего. А родителям кажется: чего тянуть-то? Двадцать лет — отличный возраст, чтоб жениться и детей завести. В их время так и делалось…
— Ничего в их время так не делалось! — усмехнулась я. — Ты уж нашу с твоими родителями юность в эпоху царизма не задвигай. По-всякому бывало. Кто и после школы женился — по залету или от армии откосить, а кто и до сорока гулял, даром что за бездетность налог с зарплаты брали…
— Но они-то мне втюхивают: это, мол, — традиция! — басок сорвался на фальцет. — Объясняют: ты уж такой взрослый мужик… еще немного — и вообще зажлобеешь. Женись, пока пузо не отросло и темечко не залоснилось. Ну там, хорош в бирюльки играть, стерпится-слюбится, пользу семейному бизнесу принесешь, хоть чего-то в жизни добьешься… — Саша-Галахад махнул рукой и замолчал.
— Кстати, — вступила в разговор его полуэльфийская подруга, — мы, например, жениться не собираемся. Просто считаем, что дальше это терпеть нельзя. Сашка — добрый. Ему родителей жалко. А им его — нет. Додавят и женят. И будут потом всю жизнь с руки кормить, будто канарейку.
— Кенаря, — поправила я. — Канарейка — особь женского пола. А мужчина — кенарь.
— Да какой мужчина… — усмехнулся Александр, — из того, кто с рук ест. Одно название.
— Это ты правильно говоришь! — кивнула я. — В общем, надо вам, ребята, драпать из дома. Только почему в последний момент, прям с помолвки, почему не раньше?
И увидев, как мстительно сузились глаза грозного сэра и его дамы, лишь подумала: жестокий народ эльфы-рыцари! Если бежать, так уж по-шекспировски, чтоб родичам позор да наука. Опять же и претендентке нахальной все как есть продемонстрировать: у Саши-Галахада своя голова на плечах и своя девушка в кустах. С транспортным средством наготове. Эх, сэр ты мой, сэр неугомонный! Доведет тебя любовь к эффектным жестам до бубновой масти…
Детали, извергнутые на мою голову Майей Робертовной, только подтвердили опасения.
Ребенок по имени сэр Галахад (или как-то еще, но тоже на «ад») собирался отомстить. Совсем как Тайный Советник Снежной королевы — по пунктам. «Я: а) отомщу; б) скоро отомщу; и в) страшно отомщу»!
Впрочем, я на его месте хотела бы того же. Отмщение людям, держащим тебя в клетке, — разбег перед прыжком. Ты до последнего не уверен, что прыгнешь в новую, отнюдь не прекрасную и даже не комфортабельную, но все-таки СВОЮ жизнь, поэтому и разбегаешься, чтобы уж под влиянием инерции или на волне адреналина, а вырваться из прежней судьбы, разбив ее в звон.
Устроить скандал на пафосном торжище (не от слова «торжество», а от слова «торг»), где тебя, как в водевиле каком, без твоего участия женят на ком семья решила — это святое.
Я понимаю: желание отомстить — и у молодых, и у немолодых — практически всегда вырастает из желания привлечь к себе внимание. Ну хоть намекнуть, что ты живой и что у тебя тоже есть планы, потребности и чувства. Которые вы, окружающие меня уклончивые люди, непрерывно оскорбляете.
Мысль о мести приходит с пониманием того, что близкие НЕ СЛЫШАТ нас, что наградой за попытку открыть душу будет рассеянное «Да-да, конечно, дорогой!», снисходительное «Ты еще ничего не понимаешь!» или возмущенное «Что за глупостей ты напридумывал?» И — возврат к прежним планам близких насчет твоей персоны. Иногда от более прямолинейного плана А родня переходит к более извилистому плану Б. Это можно считать проявлением наивысшей деликатности.
