есть!
— По ночам не торгуем, — буркнул лошадник.
Киммериец позвенел монетами.
— Открывай, собачий сын! Неужели не видишь, что я один и кожа у меня белая? Спускайся, негодяй, пока я твои двери не высадил!..
Это подействовало, и скоро он уже ехал на чалом жеребце обратно к дому Арама Бакша.
Добравшись туда, он свернул в переулок между таверной и садиком финиковых пальм, но не стал задерживаться у ворот. Свернув у северо-восточного угла, он проехал вдоль северной стены и остановился в нескольких шагах от северо-западного угла. Здесь возле стены не было деревьев, лишь невысокие кусты. К одному из них он привязал коня и хотел было снова забраться в седло, когда из-за угла донеслись голоса.
Вынув ногу из стремени, Конан прокрался в том направлении и осторожно выглянул. По дороге к пальмовой роще шли трое мужчин. Чернокожие, характерно ссутуленные… дарфарцы. Конан негромко окликнул их, и они сбились в кучку от неожиданности. Киммериец пошел к ним, держа меч наготове. Он видел, как посверкивали в потемках белки их глаз, видел на черных физиономиях плотоядную жадность… Однако три деревянные дубинки были ничто против его меча, и обе стороны это понимали одинаково хорошо.
— Куда идете? — спросил Конан.
— За рощу, к нашим братьям, гасить пиршественный костер, — мрачно ответил кто-то из людоедов. — Арам Бакш обещал нам человека, однако солгал. Мы нашли в комнате одного из наших братьев убитым… Значит, судьба наша такая — остаться сегодня ночью голодными!
— А вот я так не думаю, — улыбнулся Конан. — Арам Бакш выполнит свое обещание. Он даст вам человека… Вон ту дверь видите?
И он указал на небольшую, обрамленную железом дверцу в середине западной стены.
— Ждите здесь, — велел киммериец. — Арам Бакш пришлет вам человека.
Он отступил, пятясь, на случай неожиданного удара дубинки, потом повернулся и скрылся за северо-западным углом. Чуть помедлил рядом с привязанным конем, убеждаясь, что людоеды не вздумали за ним последовать… Забрался в седло и наконец встал на нем во весь рост, тихим словом успокоив топтавшегося коня. Вытянувшись, Конан достал руками зубец стены, подтянулся и перелез на ту сторону. Здание таверны стояло в юго-западном углу участка, все остальное пространство занимали рощицы и сады. Конан не увидел нигде ни единой живой души, а в самой таверне не светилось ни огонька. Наверняка там были надежно заперты все окна и двери…
Конану было известно, что Арам Бакш спал в комнате, выходившей на обсаженную кипарисами дорожку, что вела к дверце в западной стене… Киммериец тенью скользнул под деревьями и тихонько постучал в дверь хозяйского покоя.
— Кто там? — прогудел голос изнутри.
— Арам Бакш, чернокожие лезут через стену!.. — прошипел Конан.
Дверь почти мгновенно распахнулась, и на пороге возник хозяин гостиницы — в ночной сорочке, зато с кинжалом в руках.
— Что за… — начал было он… и тут узнал киммерийца. — Ты!..
Крепкие пальцы, сомкнувшиеся на шее, лишили его возможности закричать. Они вместе свалились на пол, и Конан быстро обезоружил противника. Звезды на миг отразились в стали клинка, хлынула кровь… Арам Бакш что-то неразборчиво булькал, задыхаясь и плюясь с полным ртом крови. Конан рывком поднял его на ноги, и кинжал мелькнул снова, на сей раз снеся большую часть пышной вьющейся бороды.
По-прежнему держа свою жертву за горло — ибо человек способен громко орать и без языка. — Конан протащил его между темными кипарисами и свободной рукой распахнул окованную железом дверь во внешней стене. Там, словно стервятники, дожидались три черные сутулые тени… Конан швырнул хозяина таверны прямо в их жадные руки.
В этот момент замбулиец смог наконец закричать, и он закричал, издав жуткий захлебывающийся вопль… Из таверны никто не откликнулся. Здешний народ был привычен к ночным крикам из-за стены. Арам Бакш отбивался с упорством обреченного, взгляд выпученных глаз все искал лицо киммерийца, но Конан был далек от жалости и милосердия. Он думал о десятках несчастных, павших жертвами гнусной жадности этого человека. Ужасная судьба, предстоявшая Араму Бакшу, была ему воистину поделом!..
Обрадованные людоеды уже тащили его по дороге, на все лады передразнивая его бессвязные вопли. Могли ли они признать своего друга Арама Бакша в полуголом, растерзанном, окровавленном, неспособном внятно говорить человеке со срезанной под корень бородой?..
Конан стоял возле двери и слушал, как затихали вдалеке звуки неравной борьбы…
Когда все смолкло, он вернулся к своему жеребцу, сел в седло и поехал на запад, в сторону открытой пустыни. Вереницу пальмовых рощиц он миновал далеко стороной…
Отдалившись от города, Конан сунул руку за пояс и вытащил кольцо с дорогим самоцветом, неожиданно ярко сверкнувшим под звездами. Казалось, камень вбирал слабый свет и выбрасывал его чередой крохотных радужных вспышек. Конан повертел кольцо так и этак, любуясь игрой камня и заодно слушая, как в мешочке у седла негромко звякало золото. Деньги к деньгам! Не иначе, это звяканье сулило ему новые богатства!
— Сказал бы ей кто, что я с первого взгляда узнал и ее, и Джунгир Хана, — пробормотал киммериец задумчиво. — И мне ли было не признать Звезду Хоралы!.. Вот сцена будет, если девчонка смекнет, что я стянул брюлик с пальца ее разлюбезного, когда руки ему вязал… А впрочем, им меня все равно не поймать — я к тому времени далековато уеду!..
И он последний раз оглянулся на рощи тенистых пальм, где среди стволов уже разгоралось багровое зарево. Оттуда в ночи разносилось пение, полное дикарского восторга. И, почти заглушаемый этим пением, несся отчаянный, лишенный слов крик…
Конан ехал на запад, и звезды постепенно бледнели над его головой.
Сук — рынок в странах Востока. (Прим. ред.)
