При виде смерти толпа ахнула, задышала, качнулась назад, потом снова вперёд. Раздались крики. Волкодав слышал их смутно. У него гудело в ушах, перед глазами расплывались бесформенные багровые пятна. В груди жгло. Он безразлично подумал, что этак недолго и помереть. Вот некстати пришлось бы. Он знал свою правоту и не мог проиграть бой. Он знал и то, что победа должна была дорого ему обойтись. Потому что даром в этом мире не даётся вообще ничего, кроме родительской любви.
Волкодав слегка удивился тому, что ещё стоял на ногах, и здраво подумал, что это, не иначе, сказывалось возбуждение поединка. Он забрал свой меч, перешагнул угольную черту, до которой уже добрались струйки растёкшейся крови, и пошёл навстречу Эртан. Ему казалось, будто он шёл необыкновенно прямо и ровно, но люди видели, что он шатался, как пьяный. Эртан бросилась навстречу, забыв уронить никому не нужный щит. Ей оставалось каких-то два шага, когда Волкодав неуклюже повалился на колени, и кашель, рвущий нутро, пригвоздил его к мостовой.
«Что в когтях несёшь ты, друг симуран?
Что за чудо из неведомых стран
На забаву любопытным птенцам?
Расскажи мне, если ведаешь сам!»
«Я в диковинную даль не летал,
У порога твоего подобрал.
Прямо здесь, в краю метелей и вьюг…
Не большая это редкость, мой друг».
«Что же это? Удивительный зверь?»
«Нет, мой друг. Не угадал и теперь».
«Может, птица с бирюзовым хвостом?»
«Ошибаешься: невольник простой.
Он бежал, но не удался побег.
Одеялом стал нетронутый снег.
Горный ветер колыбельную спел…
Этот парень был отчаянно смел».
«Так спустись скорее, друг симуран!
Мы согреем, мы излечим от ран!
Не для смертных – в поднебесье полёт.
Пусть ещё среди людей поживёт!»
«Нет, мой друг, тому уже не бывать.
Вы отца его сгубили и мать,
Самого не выпускали из тьмы…
Хватит мучиться ему меж людьми.
Он довольно натерпелся от вас,
И никто не оглянулся, не спас.
Ни один не протянул ему рук…
Слишком поздно ты хватился, мой друг».
16. Последняя страница
Это было ощущение, пришедшее из далёкого детства и много лет служившее для него едва ли не окончательным воплощением счастья: тёплое меховое одеяло по обнажённому телу. Волкодав лежал на широкой лавке в доме Вароха, вдыхал мирные запахи выделанных кож и стряпни, вполуха слушал приглушённые голоса домочадцев, и открывать глаза ему совсем не хотелось. Жалеть было не о чем. Мечтать, в общем, тоже. Поэтому не очень хотелось и думать. Наверняка у него ещё оставались дела на этой земле, раз уж Боги с таким упорством выводили его живым изо всех передряг. Но об этом он тоже поразмыслит как-нибудь после. Пока он просто наслаждался покоем, как раненое животное, которое надеется выздороветь, если дадут отлежаться. А достанется умереть, оно и не заметит, что умерло. Просто впереди вдруг зашумит гостеприимная крона Вечного Древа, а в небе сделается возможно разглядеть Солнечную Колесницу. И наконец из густой травы навстречу поднимется Старый Зверь и затеет беседу, велит держать ответ за прожитую жизнь…
Ладонь, прикоснувшаяся ко лбу, вернула Волкодава к действительности. Его принесли в дом в таком состоянии, что он даже не смог воспротивиться, когда Ниилит принялась лечить его волшебством. Наука Тилорна, верно, пошла ей впрок. Сияние, исходившее от её рук, в этот раз заметили уже все. Тем не менее девушка страшно боялась, как бы у него не началась лихорадка, и без конца подходила потрогать лоб.
Это мешало заснуть, но Волкодав не возражал. До убийства Людоеда он запрещал себе даже думать о женщинах. Теперь у него была мечта, и он надеялся, что она когда-нибудь осуществится. Он открыл глаза и улыбнулся Ниилит. Она обрадованно спросила:
– Есть хочешь?
У неё дома признаком красоты считали дородство. Волкодав, и без того жилистый, вернулся с границ Велимора осунувшимся так, что жалко было смотреть.
– Если только с ложечки кормить не начнёшь, – проворчал он и потянул к себе штаны, чтобы надеть их под одеялом. Он вообще редко отказывался поесть, а уж пренебрегать стряпнёй Ниилит было бы совершенным грехом.
– Ты бы полежал, – сказала она.
Волкодав хмыкнул, окончательно стряхивая дрёму.
– Нашла больного. Ты лучше скажи, можете вы с Тилорном вылечить, если человек от раны ослеп? Один глаз ему выбили, второй потом воспалился…
В его правом плече покалывали, как будто зашивая что-то, горячие иголочки. Наверное, это срастались кости. В былые времена он о сломанных костях забывал уже через месяц.
– Там, на берегу, был один сольвенн, – сказала Ниилит. – Его вели под руки. Такой плечистый, красивый… светловолосый… Ты о нём?
Синие стеклянные бусы блестели у неё на груди.
– О нём, – кивнул Волкодав. – Поможете? Уж больно парень хороший.
С некоторых пор ему нравилось заводить с ней разговоры о лекарском деле и наблюдать, как на прекрасном лице проявлялось достоинство сосредоточения, а между бровями возникала складочка, говорившая о напряжённой работе ума. В такие мгновения она напоминала ему жрицу, беседующую с Божеством. Он видел подобное выражение у Матери Кендарат. Наверное, подумалось ему, две женщины, старая и юная, прекрасно поладили бы. И Тилорн…
Волкодав спустил ноги на пол и задумался, стоило ли обуваться. Босиком было холодновато: к вечеру выпал снег, снаружи зябко сквозило. Но попробуй потянуться за поршнями, и Ниилит бросится помогать. А наклоняться самому было больно.
Он выбрал меньшее из трёх зол и поднялся с лавки, решившись идти на кухню босиком. Он втихомолку надеялся, что там, при печке, будет теплее.
В это время снаружи в ворота грохнула кулаком тяжёлая и нетерпеливая мужская рука.
Щенок, успевший вырасти в толкового молодого пса, с лаем полетел через двор. Ниилит очнулась от мысленных поисков Декши, испуганно оглянулась на Волкодава и увидела у него в руке меч, вдетый в ножны.
Стукнула входная дверь дома: к воротам побежал Эврих. Было слышно, как он спрашивал, кого ещё нелёгкая принесла среди ночи. Волкодав вышел вслед за аррантом и встал в темноте у крыльца. В такой глухой час по гостям обычно не ходят. Разве только за повитухой для роженицы. С другой стороны, воры редко стучат кулаками в ворота. Пальцы венна привычно обняли рукоять. Случись что, первого, вскочившего во двор, он уж как-нибудь да уложит.
– Открывай, Эврих, свои! – долетел голос Авдики, и Волкодав исполнился самых чёрных подозрений. Эврих поднял брус и вытащил его из ушек, ворота раскрылись, и внутрь, ведя в поводу коней, вошли пять человек. Волкодав обратил внимание, что коней было больше. В маленьком дворике сразу стало не повернуться.
Потом венн увидел подле Авдики знакомцев: Аптахара с Атталиком. Другие двое были совсем чужими, но немедленной беды ждать, похоже, не приходилось.
– Чем обязаны, благородный сын кунса? – вежливо кланяясь, обратился Эврих к юному заложнику. Тот вместо ответа спросил:
– Где Волкодав?
– Я здесь, – негромко отозвался венн, появляясь из темноты. – Здравствуй, Атталик. И вы, прежние соратники.
