— Именем Неи златокудрой я проклинаю тебя, императрица Дарианна и тебя, Рик-бастард!
Ее голос, глубокий, словно усиленный магией, разнесся над площадью, перекрывая пораженное гудение толпы. Дарианна, побледнев, отшатнулась от экрана, но осталась на балконе. Палач схватил Лауриту и попытался зажать ей рот. Но с невероятной для женщины силой жрица снова освободилась, продолжая кричать:
— Да принесет вам любовь только боль и страдания! Будьте прокляты!
Будто подтверждая ее слова, потемневшее небо разрезали яркие зигзаги молний. Затем грянул гром, и на землю упали первые крупные капли дождя.
— Нея плачет! — раздался девичий стон из толпы.
— Нея оплакивает любовь! — подхватил юношеский ломающийся басок.
Палач замахнулся на жрицу, но она спокойно выдержала удар, подошла к краю помоста, грациозно опустилась на колени и сама положила голову на плаху. Над площадью повисло тяжелое молчание. Сверкающее лезвие топора взметнулось вверх, и под мясницкое хэканье ката опустилось на шею Лауриты, рассекая беззащитные позвонки. Гордая голова покатилась в корзину. Палач за волосы достал ее оттуда и показал народу. Стоя под редким дождем, люди продолжали безмолвствовать. Неожиданно над площадью пронесся мощный порыв ветра, закрутил черные пряди волос вокруг мертвого лица, заставив голову закачаться в безжалостной руке, мгновенно разогнал в стороны низкие тучи. Над Виндором выгнулась переливающаяся радуга.
— Это ответ Неи! — прошелестело в толпе.
Лицо Дарианны было таким бледным, что я испугался за нее: казалось, девушка вот-вот упадет в обморок. Но императрица лишь крепче сжала побелевшие губы, резко развернулась и покинула балкон.
— Ваше величество, — лепетал Копыл, едва поспевая за ней, — не обращайте внимания, ваше величество! Это лишь жалкая месть. Боги не примут слов преступницы!
Я был совершенно спокоен, предсмертные слова Лауриты ничуть меня не тронули. Какой смысл желать боли и страданий человеку, который вот-вот разучится их испытывать? Но состояние Дарианны настораживало. В конце концов, какой бы сильной женщиной ни была императрица, она всего лишь обычная смертная. Поэтому я решил проследить, чтобы она не совершила никакого опрометчивого поступка. Ни на кого не глядя, девушка прошла в свои покои и с грохотом захлопнула дверь перед нашими носами. Вадиус, избегая смотреть мне в глаза, поспешил откланяться. Я спустился в сад.
— Рик! — ко мне подбежал Лютый. — Я пришел, как только узнал!
— Здравствуй, — я хлопнул брата по плечу, — рад тебя видеть.
— Ты улыбаешься? — Ом пристально вглядывался в мое лицо. — Неужели ничуть не жаль Лауриту? Это непохоже на тебя. Ведь она была нашим другом.
— Прежде всего она была врагом империи.
Взгляд Лютого сделался колючим.
— А давно ли ты был врагом империи? И давно ли Лаурита помогала спасти тебя? Она и правда была виновна? Или это очередная интрига твоей возлюбленной? Ответь мне, Рик!
Я не хотел ему лгать.
— Лаурита не убивала Варелию, но была виновна в других преступлениях…
— Она спасла наши шкуры! — выкрикнул Ом мне в лицо. — А ты предал ее!
— Я действовал в интересах государства.
Лютый стиснул зубы, и мне даже показалось, что он попытается меня ударить. Но он лишь спросил неестественно спокойным голосом:
— Скажи, брат, ты действительно считаешь, что у тебя есть право карать и миловать?
Я твердо ответил:
— Да. Я могу карать и миловать.
Ярость, полыхавшая в глазах Ома, сменилась странным выражением, похожим на жалость. Он долго молчал, потом произнес:
— Надеюсь, ты сможешь с этим жить, — резко развернулся и зашагал прочь.
Я опустился на резную скамью. Слова, слова… а что за ними стоит? Всего лишь надуманные абстрактные понятия: карать и миловать… предал друга… Как долго я жил, руководствуясь этими жалкими ценностями, и даже не понимал, насколько они ограничивают мой кругозор. Сейчас мир представлялся простым и понятным, как будто кто-то разложил его на схемы и чертежи. Нравственно все то, что ведет к достижению главной цели. Мораль нужна лишь низшим существам. Мне она ни к чему. Размышляя таким образом, я рассматривал прогуливавшихся по дорожкам придворных. Пышно разодетые дамы и девицы ласково приветствовали меня, пряча под полями шляпок лукавые взгляды. Такие красивые, такие благонравные, и такие доступные… каждая из них была бы счастлива связи с Верховным магом. Их останавливало лишь особое отношение ко мне императрицы. Благородные кавалеры сдержанно кланялись, проходя мимо, а сами гадали, долго ли еще ее величество будет забавлять этот простолюдин, и когда можно будет занять его место… Люди двуличны и не заслуживают сочувствия… Вдруг по боковой аллее быстро прошла девушка, лицо которой показалось мне знакомым. Она была другая, совсем не похожая на чопорных аристократок. Круглые синие глаза, вздернутый носик, большой сочный рот и пышная копна русых с рыжеватым отливом кудряшек… Девушка была похожа на ту целительницу… там, в гарнизоне волков, в Санме… И платье такое же, простое, белое…
Под действием этих незамысловатых воспоминаний с моих глаз как будто упала пелена. Мир снова предстал во всей своей сложной красоте и непознаваемости. Люди… люди и есть люди. Я, вы, они. Добрые, злые, веселые, грустные, жадные, щедрые… разные. А я — предатель. Что со мной происходит? Падает второй покров. Затмения становятся все длительнее. А скоро я перестану быть человеком. Потому что существо, не отличающее добро от зла — не человек. И во что же я превращусь? Я буду предавать, не зная, что предаю. Уничтожать, не понимая, что уничтожаю. Кто пострадает «во имя великой цели» в следующий раз? Брат? Друг? Опекун? Или сама Дарианна, которую я люблю? Мне будет все равно. Ведь и любовь перестанет для меня существовать. Так может быть, не стоит спасать мир? Может, нужно спасти мир от себя? Пока не поздно… Я застонал, напугав стайку щебечущих фрейлин.
На мое плечо легла тяжелая рука. Я дернулся и обернулся. Рядом сидел Дрианн, глядя на меня с мрачным сочувствием. Поглощенный тяжкими раздумьями, я даже не заметил появления мага.
— Держись, — сказал он, — просто держись. Изменения, которые невозможно остановить, пугают. Сейчас ты чувствуешь себя чудовищем и мечтаешь о смерти. Но ты должен принять это. Принять свою новую сущность. И тогда, возможно, станет легче. Со временем. Поверь, я знаю, что говорю.
Да, он знал… Поэтому не отвернулся от меня, как это сделал Ом. При мысле о брате мне стало еще хуже.
— Он поймет, — произнес Дрианн. — Ему тоже нужно время. Вспомни, какое отвращение вызывал в тебе я. Но потом ты сумел осознать, что в происходящем нет моей вины.
