Внезапно Йомис Лангорт свернул в сторону, став лицом к одному из нарисованных символов. Скрытые двери, на которые, похоже, указывал символ, раздвинулись, но он не вошел.
— Не подождешь ли ты минутку здесь, — вежливо сказал он мне.
Я подошла ближе и заглянула в большую овальную комнату. Пол казался похожим на стекло, бывшее одновременно и непрозрачным, и прозрачным. Высокие, невероятно тонкие колонны из какого-то светящегося материала и установленные явно с произвольными промежутками, тянулись к потолку, заливая помещение бледно-золотым светом. Никакой другой мебели не наблюдалось. В помещении витал запах чуждых вещей — приятный, но тревожный — и я замешкалась больше из-за этого, чем из-за какого-то подозрения насчет заточения.
— Сперва вы за мной бегаете, — сказала я, — а теперь ты говоришь мне «подожди».
Я глянула в лицо Йомису Лангорту и увидела на нем то снисходительное веселье, какое видела на лице разбойника, который позволял себе быть добродушным, пока пытался нервную, пугливую лошадь загнать на пастбище.
— Да, — сказала я, — ты не ошибся. Мне неспокойно.
— Здесь тебе беспокоиться не из-за чего, — заверил меня он. А затем твердо:
— Прошу.
Выбора тут, кажется, не было, поэтому я прошла мимо него в комнату, и двери с шипением закрылись за мной.
Оставшись одна, я побродила по кристаллическому полу, провела нервными, быстрыми пальцами по ледяной поверхности колонн. Ждала я долго и устала стоять и поэтому уселась на пол. С ближайшей стены сразу же донесся вздох, и через отверстие выскользнуло округлое ложе без спинки из какого-то полупрозрачного материала. Я обошла это ложе кругом, опасаясь сесть на него. Казалось, эта штука прочла мою мысль, или, наверно, какой-то механизм определил, чего я хотела, по моему действию. Наконец, я испытала ложе, которое оказалось и упругим, и твердым. Мне пришла на ум одна глупая игра. «Воды!» — произнесла я вслух, чтобы увидеть, вызовет ли это какой то отклик. Вызвало. Почти сразу же сквозь стену явился стройный одноногий столик, на котором стоял высокий штоф, сделанный из того, что походило на своего рода молочное стекло. Я понюхала находившуюся в нем жидкость; вода сверкала, оказалась холодной на вкус и искрила у меня на языке. «Вина!» — приказала я. И появился еще один столик с коричневым стеклянным бокалом, похожим на полое яйцо на высокой ножке. Красновато-коричневая жидкость опалила мне ноздри и обожгла рот, словно кислота. Странное, значит, вино пили эти небесные боги. Я потребовала яблоки, но, когда они появились в зеленой треногой вазе, то оказались странной формы и с пятнистой кожурой, а груши — слишком длинными и покрытыми мягким красным мехом. Тут я вспомнила, что говорю через посредство браслета. Наверное, будет небезопасным предъявлять какие-то дальнейшие требования, не зная, что именно я могу получить.
Я покинула ложе и россыпь столиков с сомнительными напитками и фруктами, и теперь мною внезапно овладела клаустрофобия. Это было нечто большее, чем страх, своего рода паническое волнение, словно со мной вот-вот должно случиться что-то ужасное, нестерпимое, необязательно вредное или злое, но нечто роковое, невыносимое. И это случится, — должно случиться — если я останусь в этой комнате.
Я поспешила к скрытым дверям, и, как я и думала, они сразу же открылись. И, тоже как я и думала, двое мужчин повернулись и преградили мне дорогу.
— Подожди, пожалуйста, еще немножко, — бесстрастно попросил один.
— У нас есть приказ, — добавил другой. — Мы не должны пропускать тебя.
Он немного пошевелился, так что я ясно увидела заткнутое за его пояс оружие. Оно не походило ни на какое другое когда либо виденное мной, и это больше чем что либо иное, убедило меня, что оно может быть опасным.
— Чего я должна ждать? — спросила я у них.
Но в этот миг двое караульных потеряли интерес ко мне. Они внезапно повернулись лицом к коридору. Двери слева открылись, и оттуда шагнул человек. Я увидела его одежду — черная, а не белая, хотя на узких бедрах покоился белый пояс. Следом за ним вышли Йомис Лангорт и еще один мужчина. Я попятилась в свою комнату, и двери закрылись, но это не давало гарантии безопасности: они откроются, как только этот незнакомец приблизится к ним.
Незнакомец.
Я пятилась все дальше по комнате между колоннами до тех пор, пока не достигла противоположной стены и не уперлась в нее спиной. Я вдавила в нее ладонь, в то время как кровь и мозг мои, казалось, створожились. Я не могла думать. Я не могла думать ни о чем.
Двери открылись. Я попыталась закрыть глаза, но веки не смыкались. Он был один.
Черную рубашку рассекали поперек четыре фиолетовые полосы, а там, где кончалась ткань и начиналась загорелая линия шеи, был пристегнут какой-то серебряный знак различия. Густые черные волосы, отросшие только до загривка, а затем коротко остриженные, напомнили мне об очень многом, не имевшем больше значения. Он стоял не двигаясь, лицом ко мне.
— Я Рарм Завид, капитан этого корабля, — представился он.
Ярость и страх хлынули мне в глаза, словно слезы, и в рот, словно кровь.
— Нет, — пронзительно закричала я ему. — Ты — Дарак. Ты Дарак, или же ты Вазкор, ты кошмар — ходячий мертвец — призрак, насланный Карраказом, чтобы уничтожить мою волю и мою жизнь, — к этому моменту я совершенно обезумела. Прижавшись к стене, я поносила его, плакала и кляла его и умоляла его оставить меня. Это стало кульминацией всей страсти и отчаяния, какие я когда либо испытывала. — Я не поеду с тобой на колеснице! — кричала я ему. — И не буду ни сражаться за тебя, ни рожать тебе детей, ни смотреть, как ты умираешь! Во имя всех мертвых богов мира, что я сделала, чтобы снова вызвать тебя?!
Полагаю, он все это время стоял и смотрел на меня. Он не подошел ко мне, не коснулся меня и не заговорил со мной, пока эта вспышка не закончилась. Я почувствовала под ладонями стену, дрожавшую и стучавшую, словно большое измученное сердце.
Молчание замкнуло мне уста. И в этом молчании я услышала рев какого-то огромного механизма, постепенно стихающего. Я оторвала руки от стены. Ошеломленная, я могла лишь смотреть на него в поисках объяснения, и поэтому именно на него я и смотрела.
— Я пришел задать тебе несколько вопросов, — сказал он. — В этом больше нет надобности. Ты дала мне ответ, — узкие темные глаза решительно ничего не выдавали, однако его лицо не обладало ни надменностью лица Дарака, ни холодной непроницаемостью лица Вазкора. — Я думаю, — продолжал он, — что ты также убедила меня, что я очень напоминаю кого-то, кто был тебе близок и умер там, — он сделал рукой неопределенный жест, указывая на мир, который был моим, но не его.
