И вообще — люди — и большие и маленькие — ежедневно что–то решали, за что–то отвечали, что–то делали руками, о чём–то думали на завтра, на послезавтра, на год вперёд, что–то соображали, куда–то шли… Мир Пашки начинал казаться большущим благополучным болотом, и от этого становился ещё более фантастичным. И, признаться, оруженосец Гарав, по вечерам укладываясь головой на седло, всё чаще вспоминал тот мир с иронией — разве что его история заставляла мириться с существованием этого убожества хотя бы в фантазии: прочитанное о времени, когда и там было похоже на здесь. А его настоящее к Гараву — Гараву, который умел подковать коня, поддерживать на костре нужную температуру подогреваемой еды, спать на земле, рубиться на мечах — имело всё меньше и меньше отношения…
Но сейчас это были посторонние мысли. Решительно оставив Хсана у коновязи в пустом на этот раз дворе, Гарав пошёл к дому. Ему надо было спешить — Эйнор дал всего час на личные дела, а войско в город и не входило, лишь задержалось пополнить запасы, оставить заболевших или покалечившихся (были и такие) — да сенешаль уехал во дворец к князю.
…Первый, кого Гарав увидел, войдя в «Гнездо кукушки», был сам Уризан.
Ещё не так давно Гарав начал бы мяться перед человеком втрое старше себя, уверенным и хозяйственным. Но от того Пашки почти ничего не осталось. И сам Уризан в мыслях не держал ничего такого — он без спешки и подобострастия, но уважительно поклонился вошедшему кардоланскому оруженосцу. Указал на столы — в ранний час было ещё пусто в заведении.
— Здравствуй, почтенный Уризан, — сказал Гарав, движением руки отклоняя предложение сесть. — Ты, конечно, не помнишь меня… А разговор у нас будет такой, что либо сразу тебе меня гнать — либо сидеть не здесь.
Уризан ещё раз осмотрел мальчишку и пригласил тем же жестом к лестнице, уводившей не вверх, а вниз — очевидно, в жилые помещения…
…Небольшую комнатку за мощной дверью правильней всего было бы назвать кабинетом. Уризан пододвинул гостю тяжёлый стул.
— Вина или пива, оруженосец? — спросил он. Гарав, садясь, перекинул между колен меч привычным движением, покачал головой и выложил на стол кошелёк.
— Тут сотня кастаров, — сказал он. Уризан посмотрел на кошелёк недоумённо. — У меня есть дом. Большой участок земли. Лес. Пруд с рыбой. И служба, которая приносит доход и славу, смотря что ты ставишь во главу угла… — Гарав перевёл это на адунайк дословно, но Уризан понял. — Если я погибну, всё это достанется моей родне, но у меня тут никого нет. Правда, всё это — в Кардолане на юге. Но думаю, это не имеет особого значения… Так вот… — Гарав собрался с мыслями. — У тебя есть красивая дочь. Она постарше меня, но ненамного. А воину нужна хозяйка в дом. Я не люблю её, но она мне по душе и я клянусь, что не обижу её ни словом, ни делом, ни изменой. Если скажешь «да» ты — это хорошо. Если скажет «да» она — вот золото. Дар жениха родителям невесты. Я знаю, почтенный Уризан, что нарушил все ваши обычаи сватовства. Но мне они и неизвестны толком, а обычаев моей родины я не помню.
— Подожди, оруженосец, — Уризан выставил перед собой ладони. — Постой, ты много сказал, и я… — он потряс головой без наигрыша. — Ты хочешь взять мою дочь в жёны?!
— Да, почтенный Уризан, — склонил голову Гарав. — Я хочу взять в жёны твою дочь Тазар и увезти её на свою землю в Кардолан. И жду твоего решения и слова твоей дочери. Если эти слова будут «да» — на обратном пути я заберу её. Конечно — ещё раз «если» — буду жив.
Уризан покачал головой. Посмотрел в стол. Снова покачал — даже скорей потряс — ею. Вздохнул. И сказал:
— Не любишь её?
— Не люблю, — признался Гарав. — Та, которую я люблю, недостижима.
— Уж не княжна ли? — без насмешки спросил Уризан.
— Эльфийка, — не стал скрывать Гарав, и глаза Уризана сделались почти испуганными.
— Вооон что… Знаешь, как у нас говорят? С эльфом худому человеку встретиться — смерть, а и доброму — радости мало…
— Может, и так, — не стал спорить Гарав. — Мы говорили о твоей дочери.
Уризан помолчал. Гарав видел, что сейчас он считает — и не обижался, и не презирал хозяина «Гнезда кукушки» за это. Ясно было, что мысль о дочери — жене будущего рыцаря и хозяйке своего собственного холла — Уризану нравилась. Гарав почти точно знал ответ… но даже как–то обрадовался, когда услышал:
— Не обессудь, оруженосец… если она сама «нет» скажет — ни с чем уйдёшь. Детьми я торговать не буду… Звать?
— Зови, — сказал Гарав и встал в рост…
…Тазар вспыхнула, как только вошла. И на Гарава после первого быстрого взгляда больше не смотрела. Глядела в пол, и лишь когда отец сказал про «стать женой» — на миг вскинула глаза. И слабо шепнула:
— Да… согласна…
Ну вот и всё, почти с ликованием подумал Гарав. И деловито сказал:
— Тогда я оставляю деньги.
— Деньги пойдут вам, — усмехнулся Уризан. — У нас не платят семье невесты, у нас наоборот — семья даёт приданое… Ты, видно, и впрямь йотеод — это их обычай, платить за невесту muns.
— Почтенный Уризан… — неуверенно продолжил Гарав. — Я бы хотел скорее закончить формальности и отправить Тазар… мою невесту… если это, конечно, не противоречит вашим обычаям, на юг…
— А вот это нельзя, — серьёзно сказал Уризан. — Ты вернёшься, и мы неспеша всё сделаем, позовём всех соседей и исполним все обряды. Да и жена моя в отъезде.
— Тогда пусть деньги всё равно будут у вас, — решительно подытожил Гарав. — И, если я не вернусь — пусть хоть они останутся вам.
— Хорошо, — Уризан убрал кошель. — Но я от души надеюсь вернуть их тебе, оруженосец — вместе с рукой моей дочери…
…Тазар поймала его у выхода из «Гнезда…» Прижалась, уткнулась лицом в коданое жёсткое плечо. И зашептала, глотая слёзы:
— Я знаю… ты не любишь… ты другую… эльфийскую принцессу… но я не в обиде… я только о тебе и думала… я буду тебе самой лучшей женой… ты не люби… ты только будь… даже не рядом… вообще — будь… всё для тебя сделаю… буду не женой… служанкой буду… рабыней…
Гарав мягко отстранил её:
— Ты будешь моей женой, — тихо сказал он и тронул губами висок девчонки, где билась жилка. — И матерью моих детей, и хозяйкой моего дома… и наследницей всего, что я получу. А пока мне пора идти. Прости. Прости…
…На улице всё–таки пошёл дождь. Гарав зашёл в первую попавшуюся лавку — купить белой краски.
Он решил нарисовать на своём щите волчонка. Так захотелось, а запрета тут не было.
* * *
Гонец прискакал в лагерь вечером, когда второй сенешаль собрал совет.
Известия, привезённые им, были недобрыми. Орки, перевалив большим числом холмы Северного Нагорья, вторглись из Рудаура и разорили две деревни. Услышав об этом, находившиеся в шатре командиры начали переговариваться — никто не понимал, как это расценивать; орки могли быть просто бандой… и пришли не из Ангмара… Но Готорн не раздумывал долго:
