Ознакомительная версия.
– Вот почему ты предпочитаешь балестр пистолету…
– Да. Поздно переучиваться, привык. А привыкать пришлось рано. После смуты и войны в Эрде началась смута и война в Михале – так называлась страна, где мы жили. Родители в тех событиях уже не участвовали, а мне пришлось. И после долгих лет войны, когда наша сторона взяла верх, я оказался в Астарени. Вошел в собор. И это свершилось. К тому времени я уже был офицером. А потом сделал придворную карьеру, стал королевским советником.
– Погоди, сколько же тебе лет?
– Осенью этого года будет тридцать шесть. Я – ровесник смуты. По правде говоря, главная причина того, что моя мать решилась на переход, – ей нужно было убежище, чтобы родить.
– Я думала, ты моложе меня.
– Это видимость. Мы живем несколько дольше здешних людей и позже стареем… Тебя только это волнует?
– Ну, наверное, что-то с тобой случилось, раз ты здесь.
– Ничего не случилось. Но… Там я был способен на нечто большее, чем просто видеть в темноте и не спать по пять суток. И это было никому не нужное уродство, вроде третьей ноги. Магия считалась опасным пережитком проклятого прошлого. Арку, средоточие сил, столетиями отгораживали от людей – ради их же пользы – такой защитой, что нынче никто не знает, где она находится. Истории про колдунов, оборотней и драконов никто сказками не считает, но это и впрямь истории. Магии больше не существует. Может быть, умерла. А я… не скажу, чтобы мне что-то реально угрожало, но я чувствовал неблагополучие. Свое и этого мира. И ушел.
– Просто так – взял и ушел?
– Мария Омаль сказала, что я очень похож на отца. Лицом – наверное. Но что до душевных свойств, то все наоборот. Он хотел большего, чем ему было дано, хотя дано ему было много: корона эрдов, наследие изгнанников. А я без сожаления отказываюсь даже от того, что получил с великим трудом. Я знал, как вернуться. Я мог это сделать один, в отличие от родителей, которым нужна была взаимная поддержка. И еще моя мать догадалась, как преодолеть потерю памяти при переходе: записать необходимое, отметив ключевые фразы, по которым восстанавливается целое. И я оказался здесь.
– Сыск – довольно странное занятие для пришельца из другого мира, три десятилетия не знавшего, что здесь происходило.
– Как раз потому, что я не знал… я искал следы прошлого, восстанавливал картину событий, отслеживал их последствия. Иной раз весьма странные. Так я понял, кем был Ангел-Мститель, указавший кучке озлобленных крестьян дорогу на Эрденон… прекрасный, золотоволосый… Матери просто нужно было оторваться от попутчиков, она им указала первое направление, какое в голову взбрело… Но это занятие оказалось затягивающим. А со временем – и прибыльным. Освоиться мне было не так трудно. Наследственная память… Я получил ее от матери. Я не слышал, например, о служанке Мойре – просто узнал ее. Это помогало. Хотя собственная память иногда подводит и я путаюсь в простейших вещах. Вот Гарб зимой заметил, что не осеняю себя крестом, когда это необходимо… Однако при моей жизни научишься выкручиваться и приспосабливаться.
– От королевского советника с великими способностями до наемной ищейки. Тебе не обидно?
– Нет. Я уже говорил – не жалею о том, что оставил добровольно. Но иногда я понимаю отца. Я не искал других потомков изгнания, но мне казалось, что ты одна из них. Отец считал, что Брекинги могут быть с нами в родстве, он их разыскивал целенаправленно, потому к нам и попали «Хроники»… И еще твое умолчание о прошлом наряду с твоими способностями… позволяли надеяться, что ты такая же, как я.
– Теперь ты знаешь, что ошибся, – холодность ее тона неприятно поразила Мерсера.
– Ничему ты не поверила. Решила, что я отделываюсь сказками.
– Не поверила бы. – Голос Анкрен смягчился. – Если бы не Камень, на который ты ни смотреть не можешь, ни прикоснуться.
– Теперь могу. Эти дни, когда ты уходила, я приучал себя понемногу. У изгнанников есть одно неприятное свойство: они остро чувствуют соприкосновение с предметами из своего мира. С любым, даже самым простым. А здесь все совсем не просто. Но можно справиться.
– Значит, Камень попал сюда из твоего мира? И ты с самого начала знал об этом?
– Нет. В Эрденоне я лишь предполагал, что драгоценность из дарохранительницы Орана может оказаться пропавшим Камнем Захарии. А о том, что такое этот Камень, стал догадываться в Галвине. Особенно когда прочел письма Роуэна. Он рассуждал о «камне изгнания». Здесь, в Нессе, я узнал, что это термин адептов тайных наук и к моим изгнанникам не относится. И в любом случае, Камень Крови, позже именуемый Камнем Захарии, был святыней в Фораннане задолго до того, как сюда сослали моих предков. И я стал думать… вспоминать. В Михале я слышал истории о трех магических камнях. Один называли Сердце, он хранился в древнем городе Нимр до того, как тот был уничтожен морем. Второй – Замковый, он был заложен в свод Арки. А третий – Путеводный, давно пропал из нашего мира. И еще говорили, что это не три камня, а один. И что не камень это вовсе.
– Как это может быть?
Мерсер, казалось, ее не услышал.
– Еще раньше предполагали, что есть какая-то связь между родиной изгнанников и Древней Землей, что старые карнионцы знали о существовании иных миров. А что, если они знали о них не только благодаря своей пресловутой мудрости? Если сюда приходили не только чудовища из Темного Воинства? И Камень Крови… он почитался в Карнионе задолго до того, как стал христианской святыней. Больше тысячи лет назад. Я не знаю – и не могу знать в точности, – что тогда произошло. Было ли появление Камня Крови в Карнионе причиной прорыва Темного Воинства или его следствием. Ясно лишь, что баланс сил в мирах сместился. И не тогда ли в Михале начала умирать магия?.. На этот счет в Михале я слышал разные мнения. Наиболее распространено такое: влияние, которое мы оказали на другие миры, теперь идет отраженной волной. Мы стремимся к взаимоуподоблению, и следовательно, усилия, предпринятые для устранения из мира магии, были верны. Такова цена нашей устойчивости. Но теперь я думаю: что, если это не устойчивость, а косность? Не развитие, но агония? Тихое угасание мира, у которого отнято сердце…
– Оно не такое уж тихое, если, по твоим словам, там постоянные войны. И ты не сказал, что там лежит, увязанное в грязный платок, если не камень.
– Я не знаю, как объяснить тебе. Для этого нужно испытать то, что я испытал, видеть то, что я видел. Представь себе Силу в чистом состоянии, сгущенную до того, что она обретает зримую форму. И она оживает, лишь когда отзывается на другую Силу.
– Другая Сила – это ты?
– Во мне заключена ничтожная ее частица. Но если бы Камень – будем по-прежнему называть его так – попал туда, где ему следует быть, он бы по-настоящему ожил. И оживил бы то, что теперь умирает.
Ознакомительная версия.
