Ознакомительная версия.
– Сейчас… посидим немного и дальше… Просто посидим… – ей и в самом деле казалось, что она говорит отчетливо. Да, да, просто устала, просто надо немножко посидеть… пока море не утихнет и волны не улягутся. Вот же как шумят они, словно голос… а может, это и впрямь голос?
Все-таки хорошо, что Джона по дороге успела наломать веточек ивы. Посмотрела, посмотрела на нетвердую походку спутницы да и припомнила рецепт Элишвы – от горячки и жара заваривать сушеную ивовую кору и давать пить больному. Сейчас, правда, не до сушки и заварки, но хоть что-то.
– Вот и правильно, вот и ладушки. Давай-ка посидим, отдохнем и чуть-чуть полечимся.
Спорить с человеком в горячке бессмысленно. Надо лаской и терпением брать, словно совсем маленького ребенка или звереныша.
– Надо же предупредить опасность, верно, эрна Кэдвен? Скушай вот. Пожуй немного… Ты же не хочешь заболеть? Правда?
Шумели не волны. Это шуриа что-то настойчиво твердила ей и пыталась пропихнуть сквозь стиснутые зубы Грэйн какую-то коричневую дрянь. Что ей надо? Зачем? Почему просто не оставить ее в покое? Не отвяжется же, наверное… Ролфи разжала зубы и разжевала горькие кусочки… коры, что ли? Девушку перекосило. Точно, кора. Какая гадость… Шуриа и впрямь верит, что это поможет?
Челюсти снова свело, но уже от вязкой горечи. Грэйн хрипло выдавила:
– Слушай, Джоэйн… я же знаю, что это… Твоя кора не поможет. Ничего не поможет… – она все равно не смогла бы объяснить беспокойной спутнице, что прекрасно знает, какая это хворь, и простуду не корой лечат, а горячим самогоном с медом и хреном, да еще баней, а потом под теплые овчины, и потеть, потеть… но где здесь возьмешь баню и самогон? И ролфи безнадежно закрыла глаза снова: – Мы либо дойдем, либо нет… и тогда будет уже неважно…
Бессвязное бормотание девушки оборвалось. Бедная, совсем ей плохо.
– Мы дойдем, Грэйн, – твердо пообещала ей Джона. – Это… это как Порог, который надо перешагнуть. Я говорю о Пороге, что у каждого шуриа. Не знаю, как тебе объяснить…
Великие Духи! Зачем она все это говорит? Зачем пытается объяснить ролфи суть их собственного проклятия. Нет им никакого дела до шуриа. Прокляли и думать забыли. Или не забыли?
– Иногда мне кажется, что требуется только одно – желание его преодолеть. И больше ничего. Нужно лишь желание, Грэйн.
Море шумело, недоступное, такое близкое и такое недоступное море, и волны разбивались о берега Синтафа. Нужно только встать, встать и дойти – и ничего больше. Только встать, а там… Там, на берегу, на скале зажечь огонь – путеводный огонь, словно «родительская» свеча…
Грэйн открыла глаза, вспомнив то важное, про костер на берегу, что хотела сказать – и боялась теперь, что не успеет. Но вместо этого спросила вдруг:
– У тебя есть кому зажечь «родительский» огонь?
Слова разбегались с языка, словно испуганные овцы, и ролфи пыталась согнать их вместе, но получалось плохо, и тогда она стала хватать «овец» по одной.
– Ты теперь умеешь. Зажжешь потом?
Она сама не знала уже, о чем говорит: о костре ли на берегу – знаке для поджидавшего корабля, или о путеводной «родительской» свечке для себя самой, ведь некому зажечь ее, некому совсем.
Ролфийка бредила, язык ее заплетался, и кто-то другой бы не стал прислушиваться к словам, сказанным на языке болезни, но только не шуриа. Третьи, дети обманчивой Шиларджи, знают, что словом не только калечат, но и лечат, и странные беседы о чем-то важном способны увести хворого прочь от его страданий. Это смешно, это считается шаманством и суеверием, но помогает. Особенно тому, кто верит.
– Мы не зажигаем «родительских» огней, – сказала Джона. – Мы после смерти остаемся на этой земле и становимся частичкой природных духов. Нам некуда идти, здесь наш дом.
«Не зажигаем». Грэйн услышала только это. Но как же так? А дух предка? Отчего же она не решилась спросить – через шуриа, конечно, – о самом главном, о том, чего на самом деле боялась. А теперь уже поздно, дух свободен и ушел тропой воинов вслед за огнями, и страх не дал ролфи узнать, а как же – там?
– Я хотела спросить… побоялась. Там же остаешься один, да? Один, и огня не будет… А вы не зажигаете… никто не зажжет.
– Мы просто уходим, Грэйн. Кто в воду, кто в огонь. Я, например, уйду в землю. Сначала буду долго спать в ней, а потом вырасту вместе с ивовой веточкой или рябиновой косточкой… И снова увижу солнце. Или не буду спать и не буду прорастать. А стану стеречь своих детей и детей их детей. Мы же свободны, Грэйн. Свободнее всех…
«Я свободней тебя», – сказал гончий пес цепному и подставил шею хозяину… Как можно быть свободнее кого-то? Как измерить? Свобода прорасти зерном… яблочной косточкой, зарытой в холодную землю Ролэнси там, среди камней и пустошей Конрэнта, там, в Кэдвене… Свобода жить и засыпать вместе с землей, вместе с солнцем – и вновь прорастать по весне. Больше ли она, чем свобода бежать по заснеженным равнинам наперегонки с ветром и петь, задрав голову к невидимым лунам?
– Я бы хотела… Яблоней в Кэдвене, да… А Конри срубил их, наверняка срубил… И шавка-Кейлен… зря не придушила тогда… не видать ему моей земли, не видать! Пусть лучше Конри, он не станет… Бэйн мне не сестра. Не станет зажигать… и он не станет тоже… Он никогда не зажигал, темная Морайг восходила – а он не зажигал, нет…
Когда Рамман впервые серьезно заболел, ему было годика два с половиной. Сильнейший жар, слабость, боль в крошечном тельце. Он даже плакать не мог, только стонал. А Джойана бегала по детской между мисочкой уксусного раствора и микстурками. Отвар ивовой коры она давать не решилась. Опасно, мал еще. Иные дети умирают от него – судороги, страшные боли в животе, потеря сознания и смерть. Рамман метался в жару, и ничего ему не помогало, пока Джона не взяла его на руки, не прижала к себе, чтобы до самого утра носить и рассказывать тут же придуманные сказки про зверей и птиц, про озерных дев и лесных чудовищ. Любопытный малыш заслушался, притих, и дух его отправился дорогой затейливых историй. Прочь от мучительной хвори.
Носить на руках эрну не придется, и это уже неплохо. Остальное как получится, но попробовать стоит.
– У тебя есть сестра? О, сестра – это, наверное… Впрочем, у меня тоже были сестры, сводные сестры. Они меня не любили, и я их не любила. И они умерли.
Грэйн застонала.
– Нет, эрна, я их не убивала. Они сами. От оспы. А ты не переживай, я же теперь знаю, как провожать ролфи. Я отыщу для тебя тропинку. Потом, когда-нибудь потом… Но мне все-таки кажется, что о тебе обязательно найдется кому позаботиться… – Шуриа усмехнулась своим мыслям. – В самом крайнем случае, среди духов нам никогда не будет скучно.
Ознакомительная версия.
