— То есть ты все решил? — злость сорвала Алю с места. — Решил, да? А меня ты спросил?
— О чем я должен был тебя спрашивать? — удивился Алешка. Так искренне, что Альку это взбесило больше холодного, отстраненного тона.
— О том! Что я хочу, понимаешь? Или тебе на это плевать? Вообще на меня плевать?
Алешка еле заметно шевельнул плечом. Боль обхватила голову раскаленным обручем, расплавленным свинцом пролилась сквозь макушку, горло, прожгла желудок. Хотелось кричать — и Аля не сдерживала голос.
— Как там говорят: поматросил и бросил? — Аля понимала, что несет бред, но застывшее, спокойное лицо Алексея только разжигало.
Неужели ему все равно? Как, оказывается, просто он выкинул ее из своей жизни! Боль захлестывала, обжигала и перекалялась в ненависть. Хотелось, чтобы Алешке стало так же больно, а лучше — еще больнее, и Аля выкрикнула:
— Какая же ты сволочь! Ты обманывал меня, да? Все время обманывал! Я тебе что, игрушка? Домовой из тряпочек? Или ты Влада наслушался, да сам потрахаться захотел? Хорошо, что я тебе не дала. Кобель! Ненавижу! Слышишь? Ненавижу! Гад!
Боль сотрясала, не находя выхода. Аля подлетела вплотную к Алешке и с силой, с замахом, ударила его по лицу. Обожгло пальцы.
Звук пощечины повис в тишине комнаты. У Алешки дернулась голова, на щеке выступил красный след. Аля суетливо потерла ладонь о рукав. Но пальцы продолжали ощущать теплую, знакомую кожу, так ярко словно ничем другим Аля не могла больше чувствовать. Девочка испуганно отступила. Алешка стремительно бледнел, и след от удара ярко выделялся на щеке. Глаза потемнели — или это расширились, как от боли, зрачки? Аля слабо подняла руку, словно защищаясь, шагнула назад, шаг, другой — пока не ударилась спиной о косяк. Мелькнули округлившиеся, полные ужаса глаза Славки. Девочка не выдержала и бросилась вон из комнаты.
— Все нормально? — Сима быстро обвела взглядом комнату.
Алька вылетела из дома так, что чуть дверь с петель не сорвала. А до этого орала, как оглашенная. Сима не хотела влезать в их дела, но слишком уж странное было у подруги лицо.
Алешка молчал, плотно сжав губы и прижимая к щеке ладонь; Славка нехотя ответил:
— Все живы. В общем, мы с Лешкой остаемся тут.
— И Алька про это узнала, — машинально договорила Сима. В этот момент ей было совершенно плевать на Алю.
Словно кто выдернул все косточки, и девочка мешком привалилась к двери. Вот так…
— Значит, и я должна… — слова скатились с пересохших губ, как песок.
Славка вскочил, удержал за плечи.
— Сядь, сядь, — бормотал испуганно.
Сима скомкала в ладони покрывало, мельком удивившись тому, как оказалась на другом конце комнаты.
— С чего ты взяла, что должна?
Славкин голос пробивался с трудом.
— Ну как… Если вы остаетесь. Вон, Алешка остается. А я же лучше его фехтую. Буду нужна, — фразы рождались короткие, такие, чтобы хватило дыхания выговорить одну за раз.
— Ты не можешь убивать. Я помню, — лицо у Славки стало строгим, он вдруг показался Симе старше. — Зачем тебе оставаться? Себя гробить? Сима, ты хороший фехтовальщик, но ты — не воин. Думаешь, будешь нужна? Да, наверное. Пока не сорвешься. И фиг его знает, когда это произойдет! Может, в бою. И что тогда? Не рискуй. Смысла нет.
Сима вдруг позавидовала Маше, которая может расплакаться. Сама — она не умела, насмешки старших братьев отучили лить слезы. Славка прав? Или ей просто хочется в это поверить? Хоть беги к дриду, проси у него наслать Золотой сон: пусть привидится дед, скажет — как быть.
Девочка чуть опустила веки. Ноздри дрогнули, выискивая несуществующий аромат зеленого чай. Перекрывая Славкины горячие слова, возник спокойный голос деда:
— «Расположение камней в саду
Меня наводит на сомненья при выборе Пути.
Хочу сказать,
а слов не нахожу».
Странно, что она запомнила слово в слово весь разговор. Да, тогда она сказала: «Путь воина — не мой путь».
Сима открыла глаза:
— Путь воина — не мой. Я не останусь.
— Фу, — громко выдохнул Славка и повалился на стул.
Сима плотно притворила за собой дверь. Пусть эти двое поговорят, им нужно заново построить свою жизнь. Голос деда продолжать звучать:
— «Облачная гряда
Легла меж друзьями… Простились
Перелётные гуси навек».
Влад поднял голову, услышав шаги. Отодвинул ветку, закрывавшую вид на берег: Алька спускалась в воде; шла как-то неуверенно, неловко отставив в сторону правую руку. Ободралась, что ли? Гибкая ветка вырвалась из пальцев, качнулась, снова отгораживая небольшую полянку. Костя сидел на приподнявшемся из земли корне и ждал ответа. Влад опустился на покрытую густой травой кочку:
— Родителям? Нет уж, я еще не свихнулся.
— А что? Не поверят?
Влад усмехнулся:
— Да я вообще не представляю, как им такое можно рассказывать!
— Ну да, переживать будут, — помрачнел Костя.
У Влада тоже испортилось настроение — друг его не понимал. Переживать — это понятно, но дело-то не в этом. Влад в принципе не понимал, как можно вести с родителями подобные разговоры. А у Кости, видно, в семье все иначе. «Понятно, почему мы раньше не встречались, хоть и соседи».
Орбиты их никак не пересекались: уличный пацан Влад и тихий музыкант Костя жили в одном районе, но учились в разных школах — один в обычной, другой — сразу в двух: с гуманитарным уклоном и в музыкальной, — в разное время ходили по улицам.
«Да уж, представляю, как будут рады его родители такому знакомству!» — поморщился про себя Влад.
— Но я все равно расскажу, — решил Костя. — Я как-то не привык, чтобы скрывать.
— Угу, — рассеяно промычал Влад. Он думал про другое: Костя вернется домой, к друзьям, с которыми ему интересно, с которыми он говорит на одном языке. А Влад — в свою компанию, в которую не привел бы Костю ни за какие коврижки. У того бы уши в трубочку свернулись не только от того, как там говорят, но и о чем.
— Да ладно, ну ты чего? Разберемся мы с родителями!
— Конечно, разберемся, — преувеличенно бодро отозвался Влад.
— Жалко, симку уже не восстановить. А то сейчас бы, сразу, номер моего мобильного запомнил. Ничего, как купят — сразу обменяемся.
Влад усмехнулся:
— А у меня и не было. И не будет. Шиши у родителей не те — мне мобилы покупать. А сам еще не заработал.
Костя чуть смутился:
