…От поля разило дерьмом, кровью и мокрой землёй. Гарав ехал неспешно, Хсан, всхрапывая, обходил или переступал трупы. Его в отличие от давно принюхавшегося хозяина запах не мог не тревожить.
Пошёл дождь. Неспешный, холодный, осенний. Впрочем — тут, говорят, и зима больше дожди, не снег. Гарав поёжился — скоро плащ начнёт промокать. Доехать бы поскорей.
В сторону от конского трупа порскнули два орка, только что грызшиеся то ли из–за лошадиного мяса, то ли из–за добычи… точно из–за добычи, над трупом торчала нога с золотой шпорой, а когда Гарав его объехал, то увидел, что это морэдайн в хороших доспехах. Конь, падая (в боку торчал обломок копья, прошедший, наверное, к сердцу), придавил своего хозяина — тоже, должно быть, убитого или смертельно раненого.
Гарав уже отводил взгляд, когда локоть морэдайн пошевелился, и всадник с тихим стоном сделал попытку вытащить ногу.
— Ты жив? — спросил из седла мальчишка.
— Добей, — глухо попросил морэдайн из–под шлема, украшенного крыльями чайки. — Грязные твари… бросили…
Дождь с шипением стучал по его кирасе, украшенной чеканкой кораблей и птиц.
Гарав соскочил наземь. Меч морэдайн — длинный клинок — валялся шагах в пяти. Но получить кинжалом тоже не хотелось, и мальчишка наступил на правую руку морэдайн. Встал на колено и снял с него шлем.
— Тарик?!
— Гарав?!
Несколько секунд мальчишка и молодой мужчина смотрели друг на друга не отрываясь. Потом Тарик дёрнулся… и понял, как он слаб сейчас. На губах морэдайн появилась презрительная улыбка.
— Ну что ж, тебе снова повезло, мой недолгий оруженосец… — сказал он. — Я убил за свою жизнь двоих нимри, двоих проклятых «верных» и пятьдесят шесть ваших, младших прихвостней. Так что мне не стыдно будет уйти…
— А я не считал убитых мной людей, — сказал Гарав тихо. — Их намного меньше, чем у тебя, но мне стыдно за всех них. Даже за холмовиков… Неужели не было у тебя в жизни другой отрады, Тарик сын Нарду, чем считать чужие смерти?
Гарав встал и крикнул:
— Эй, вы, твари, двое! А ну ко мне, если хотите спасти свои вшивые шкуры!
Орки — безоружные и бездоспешные, чтобы легче было драпать — несмело поднялись из–за бугорка неподалёку. Они ждали, когда человек уедет… но теперь не осмеливались ослушаться или бежать.
— Мы не хотели есть человека! — замахал лапами один из них. — Это наш командир, Тарик сын Нарду! Возьми его, таркан! Возьми, он дорогой пленный! А нас не трогай, мы хотели есть коня!
— Твари… — процедил морэдайн. — Я говорил, что они просто стадо… — он снова попытался рывком дотянуться до меча — и длинно застонал от боли в придавленной ноге.
— Ко мне, — лязгнул Гарав, и орки подошли — на негнущихся ногах. — Отвалите коня, живо, нечисть.
Сопя и опасливо оглядываясь и ёжась, орки стали возиться с тяжёлой тушей. Наконец Гарав смог помочь Тарику вытащить помятую ногу на свободу и жестом указал оркам — прочь. Те пригнулись и порскнули в дождь, явно не веря своему спасению.
Тарик сел. Кривясь, отстегнул помятую кирасу. И сказал:
— Моя семья не заплатит выкуп тем, кто лижет зад нимри. Даже если вы отошлёте меня домой по кускам.
— Ты хотел мне помочь там, в Карн Думе, — сказал Гарав. Дождь пошёл сильнее. — Я ведь видел, рыцарь Тарик. Ты правда меня жалел. Я даже несколько раз думал потом — чтоб Ангмар тебя не казнил.
— У него слишком мало нас, нуменорцев, — тихо ответил Тарик. — Он умеет ценить верность. И твою верность он бы тоже оценил.
— У меня лишь одна верность, Тарик, — покачал головой Гарав. — И я дорого заплатил за свою слабость и свой страх. Дороже любого выкупа, что мог бы дать ты… Кто ждёт тебя дома?
— Мать, — ответил рыцарь. — Больше нет никого. Я не видел её шесть лет.
Эти слова у него явно просто вырвались, потому что в следующий миг его лицо окаменело высокомерной и жёсткой маской.
Гарав усмехнулся в лицо морэдайн — ставшее растерянным. Отдал салют. И, взяв Хсана на повод, пошёл прочь.
* * *
Деревня холмовиков в полулиге от поля была брошена. Эйнор с оруженосцами — а точнее, подсуетившийся раньше всех Фередир — оккупировали один из домов, где ещё горел очаг. Эйнор — с совета у сенешаля — и задержавшийся на поле Гарав добрались туда как раз когда Фередир вешал над входом свой щит и гавкал на двух других оруженосцев, которые убрались, увидев рыцаря…
…Когда оруженосцы, «поухаживав» за рыцарем, помогли друг другу стащить доспехи и разделись — Гарав горько захихикал.
Да, доспехи защищают. Конечно. От многого. Но если тебя бьют по щиту — на руке будет синяк. Будет, даже если ты Илья Муромец. А если тебя больше часа лупили острыми железками и тяжёлыми палками по всему телу, стараясь при этом не очки заработать, а незамысловато убить…
В общем–то, Гарав знал это уже давно. Но сейчас всё выглядело особенно роскошно.
После короткого спора мальчишки решили, что шедевр красоты — на спине у Фередира, где отчётливо и очень красиво отпечатался рисунок кольчуги — после удара чем–то, чем — он не помнил. У Гарава самым серьёзным повреждением было явно сломанное слева ребро; кто и когда его этим наградил — тоже не помнилось. «Желающих было много», — как философски заметил пострадавший, вызвав одобрительные кивки Фередира.
Ну и конечно, теперь всё это начало болеть. Тянуще и надоедливо. А после обработки мазью заболело ещё сильней, и мальчишки забрались под плащи на лавку — голова к голове — и долго возились, ойкая и устраиваясь удобнее, пока Эйнор со своего места не заметил, что если они сейчас же не умолкнут, то он преодолеет муку, проснётся по–настоящему и встанет, после чего они оба о своих болячках надолго забудут и все их мысли сосредоточатся на горящих задницах.
Гарав закрыл глаза, и битва вновь рухнула на него — громом, криками, запахом крови, пота и дерьма. Но он слишком устал, чтобы это могло помешать уснуть.
* * *
Тяжёлой пехоте был поставлен приказ взять деревню холмовиков, куда, по данным, полученным от пленных, свезли воинскую казну разбитой армии. Лучники — и люди и эльфы — уходили в лес с каким–то ещё заданием, Гарав не вникал — с каким, но подозревал, что на помощь танам, поднявшим восстание против Ангмара. А вся конница — массой — шла вдоль укреплений — сбить гарнизоны налётом с тыла и поджечь всё, что может гореть.
После этого предполагалось резко уйти на юг, к Заверти — оторвавшись от новой ангмарской армии, которая наверняка бросится в погоню — наказать пришельцев за наглый рейд.
Всё это Гарав узнал утром, за завтраком, когда болело и мозжило всё тело, а еда не лезла в глотку. Но он давно уже научился заставлять себя есть — если надо.
