Он скатал шарик снова и убрал в кошель. Действительно – именно здесь маленькая сестренка требовала, чтобы он взял в жены Тин, раз накрывался с ней одним одеялом.
Выходит, он упустил единственный случай.
Наири подошел к воде и почти без голоса позвал: “Тин!”. Драконы слышат людей, но не слушают, – сказал Риан. Но, может быть, находятся исключения? Да и не мог он поверить, что Тиннара стала каким-то ящером, пусть даже золотым, и забыла все. Она так любила и ценила этот мир, так восхищалась им, всматривалась в мельчайшие детали, радуясь каждому дню. Что могут дать ей нового обостренные чувства дракона, настолько ослепительно большего и лучшего, чтобы полностью затмить картины, доступные зрению сердца Говорящей с миром?
Сначала он тихо шептал, потом повторял все громче.
Наконец кричал в ночь, почти не слыша голоса, кашляя и задыхаясь. Комок стоял в горле, душил и не давал говорить, дышать, звать. Последний раз он плакал очень давно, в степи, когда учитель прогнал за мечом. Тогда было легче, тогда были слезы. Теперь глаза оставались до рези сухими, воспаленными. Даже у раба есть надежда на лучшее, а у него, свободного и обладающего даром, теперь совсем ничего не осталось. Только долг. Она права, хоть бы попрощаться.
А потом он как-то разом осознал, что она не придёт, и завыл от звериной тоски и боли, запустившей в позвоночник ядовитые когти, бросившей его на колени, разбитого, без сил и последних остатков надежды.
Когда удалось хоть немного отдышаться, когда явь вернулась в звуках и мутноватых ночных образах, он поднял гудящую тяжелую голову и замер.
Над озером, в слоистом тумане, невесомее этого пара над водой, неподвижно висел золотой дракон. Переливчато-медовые глаза смотрели с любопытством на странного маленького человека, невесть почему погасившего на миг детскую радость своим невозможно огромным отчаянием.
– Тиннара?
Дракон шевельнул крыльями, лениво разворачивая огромное ловкое тело, и Най торопливо прошептал уже вслед:
– Будь счастлива и прощай. Спасибо, что навестила.
Усмехнулся. Легче не стало.
Он глупо верил, что она жива прежняя, а теперь понял и почувствовал то, что пытался объяснить Риан. Золотой дракон был совершенно иным существом, а значит, его Тин фактически нет больше в мире. Усталость бессонных ночей и долгого пути разом придавили к земле. Да и спешить уже некуда. Наири устроился у прогоревшего костра, благо, снави мало зависят от погоды и осенний зябкий туман ему не помеха, и забылся темным сном без видений.
Он проснулся после полудня, решительно собрал вещи и зашагал к переправе. Осеннее солнышко лениво сеяло лучи через редкие еще облака, намечающие завтрашний дождь, грозящий перерасти в затяжное ненастье. Оно уже почти не грело, но играло на сухом глянце лиственного многоцветия, давая возможность оценить это великолепие в последний раз.
Дождь смажет краски, ветер раздергает пестрый шелк крон, глухая облачность погасит горящий глянец. Ничего, насмотрится сегодня, а с завтрашнего дня будет много дел, и взгляда станет некогда бросить по сторонам. Сперва надо проверить, что случится с холмами, когда вода уйдет, не нужно ли переносить село, не высохнут ли колодцы. Потом поправить к пахотному делу бывшие болота к северу от Агриса. Глянуть лес, недавно еще гнилой, подняться к старым топям на севере, изучить их. Далее – Амит, там дел невпроворот, хоть бы с самым необходимым управиться до холодов. В зиму он уйдет через западные болота на побережье, там прежде были земли рода Крёйн, кстати. Надо посмотреть, что можно сделать для Ларха и его немногих соплеменников, тех, кто выжил из народа туннров. А весной можно вернуться ненадолго домой, мама ждет и степь тоже.
Работы хватит на много лет. На всю жизнь, и даже не одну, тосковать и грустить будет просто некогда, он об этом позаботится. Когда его Тин станет айри, ей должно быть приятно смотреть на мир без старых язв и болячек.
***
Когда свет погас, я повисла в странной окончательной пустоте. Даже ступеней лестницы смерти тут не было. Предел дракона ускользал от слабеющих чувств, делая окружающее мучительно-расплывчатым. Впрочем, до реальности отсюда и не добраться.
А потом сверху, из невозможной дали, стала падать звезда. И чем ближе и ярче она разгоралась, тем яснее и плотнее становился мир вокруг, проступая из пустоты. Наконец звезда упала на мое лицо каплей дождя, и мир взорвался, с треском раздаваясь, меняясь, выворачиваясь. Я стала крохотной и безразличной, спеленутой вывернутым покровом, а вокруг бушевала радость, полная невозможно ярких красок, незнакомых ощущений, для которых нет ни названия, ни описания. Она захлестнула меня, оглушила, ослепила, а потом поглотила и изменила.
Золотые крылья распахнулись, ввинчивая гибкое тело в водоворот и выталкивая его из узкого жерла колодца. Последняя предутренняя звезда растворялась в светлеющем перламутре междумирья, выпуская дракона в явь. Над миром смеялось высокое лохматое солнце, сияющее всеми цветами спектра, его корона лучилась и трепетала, в небе скользил огромный, радужно-переливчатый Великий старейшина всех драконов Релата, и волна восторга свободы меняла серую явь.
Вода уходила валами, оттесненная в солнечную сторону, радужная волна рушила темные преграды зла, и оголенное гнилое болотное дно скатывалось убогой дерюжкой, на его месте проступали и уплотнялись, врастая в густеющий вереск, золотые, как моя шкура, сосновые стволы.
Утопая в вереске, там, на земле, стоял маленький и забавный айри. Кажется, он хотел поговорить, звал и даже бросил вверх странное бессмысленное слово – «тиннара». Мне? О чем можно говорить с ними, лишенными полета, ограниченными в обзоре кругом близкого плоского горизонта?
Я рванулась вверх, где небо становится сперва фиолетовым, а затем густеет тьмой пустоты, где звезды колют глаза своими лучами, а прохлада приятно освежает чешую, меняющую цвет в яростном солнечном сиянии, не затененном туманами мира.
И упала вниз горящей искрой, пронизывая горную толщу и ныряя в недоступные иным существам туннели под хребтами, где так забавно, где я могу ощутить тепло глубин. Потом пронеслась над бронзовой сушью пустыни и рухнула в океан, пеня волны и приникая к дну, из озорства сшибая хвостом кораллы, загоняя в водовороты испуганных радужных рыб.
Мир полон игр и веселья.
Можно лететь за восходом, ни на миг не отставая, наблюдая его движение над горами, равнинами, опаловым океаном. Или опередить солнце и настичь закат, делая его бесконечным.
Нырнуть в ночь, погрузиться в туман, позволить сиянию высотных гроз украсить крылья. Играть в пятнашки с молниями и купаться в дожде, кататься на узких спиралях морских смерчей или скользить по гребням пенных волн.
