Ветер шелестел и завывал, бросал в людей жмени пепла. С востока шествовал новый день. Раскрашивал мир, делал ярким и живым. Солнечные лучи прошивали пелену дыма, издалека доносился птичий щебет. Пахло травами, весной, жизнью. И лишь с запада доносились вопли, топот и удары, звериное рычание. Звуки слишком далекие, чтобы придавать им значение.
Пустота в груди то усиливалась, то ослабевала. Гнев, страх и горечь сменяли друг друга. Внешний мир стирался под напором воспоминаний, сердце стучало тяжело и медленно. Лучше бы бой продолжался. Ирн до щенячьего визга хотел пламени и крови, взрывов и разрушений. Жаждал биться, умереть на бегу. Но понимал, что все кончено. Остается думать, жалеть об ошибке… и вспоминать.
Пыль покрыла лицо Лохматого, прилипла к окровавленным губам и подбородку. На миг безумец стал похож на обыкновенную куклу… Послышались скрип и шорох. Птиц поднял голову, перехватил взгляд огневика. Оба без слов поняли: надо уходить, тут больше нечего делать.
- Поищи что-нибудь вроде лопаты,- сказал парень на дорамионском.- Хватит просто чего-то острого. Я сделаю яму, но надо будет почистить дно.
Огневик промолчал, коротко кивнул. Поднялся, принялся исследовать землю в поисках орудий труда. Послушник опять взглянул на нищего. Быстро отвернулся, заставил себя думать в ином направлении… Могилу сделать нетрудно. Достаточно применить пару Знаков. Потом надо будет натаскать побольше камней, расплавить в одно большое надгробие. Ни звери, ни люди не смогут потревожить покой усопшего. А потом?… Нет, лучше не думать, что делать с обретенными свободой и жизнью…
Душу скрутил спазм стылого равнодушия. Ирн навалился на посох, незряче посмотрел вдаль. За спиной беззвучно вспыхнуло, зашипело. Но парень не обратил внимания. «Выброс Силы,- мелькнула тусклая мысль.- Остаточный всплеск какого-то заклятия…»
Раздались слабый кашель, хрипение и невнятное бормотание. А следом - скрип камней, стон и до боли знакомый голос:
- Э-э-э… ребят! Вы что, меня хоронить задумали?…
Под дых будто угодил стенобитный таран. Воздух вылетел из легких вместе с изумленным возгласом. Голова закружилась, а к горлу подкатила тошнота. Ноги подкосились, и только посох помог удержаться в вертикальном положении. Целый водопад ощущений захлестнул разум: мурашки по коже, холодок в животе, слабость…
Птиц резко развернулся, с немым изумлением посмотрел на живого и здорового Лохматого. А в пяти шагах справа уронил стальной прут огневик. Оба выпучили глаза, с неверием взглянули на нищего. Тот как ни в чем не бывало блаженно щурился и раздраженно скреб грудь. Сквозь ткань и кольчугу проглядывали мускулы, грязная исцарапанная кожа… и полоска шрама. Рана исчезла, затянулась!…
- Эскер! - воскликнул огневик.
- Встречи иногда бывают приятными… - сказал бродяга с улыбкой.- Здравствуй, Мгир! Привет, Витар!… Вот тебя тут точно не ожидал увидеть, братец…
- Так получилось,- ответил воин. Глуповато ухмыльнулся и развел руками.
- Ага… верю-верю,- хмыкнул Лохм… нет, теперь точно Эскер. Потрогал грудь и поморщился. Перевернулся на бок, пошарил в золе. Отыскал меч, принялся деловито отирать кровь и пыль…
- Почему тянул? - ворчливо осведомился Птиц.- Еще бы немного, и ритуал потерял силу, метаморфоза стала бы невозможной. Я уже сам хотел…
- О, я верю! С мыслью о благе зарезать друга,- хмыкнул Гар. Но посерьезнел, добавил тише: - Подыхать страшно.
Хоть и знал, что ты прав. Мало ли… А вдруг шаман Древних в Логеборе ошибся? Вдруг смерть для меня стала бы не преобразованием, а просто смертью?…
- Понятно,- кивнул послушник.- Тянул до последнего. Но как насчет демона?…
- Мгир! - перебил Эскер.
- Что? - спросил послушник с беспокойством.
- Отвали, сделай милость,- с тоской пробормотал Серый маг. Нахмурился и огляделся, воткнул меч в землю.- И вообще… Ребят, пойдемте отсюда, а?…
- Что случилось? - охнул парень.
- Не поверите… - прохрипел Гар. Посмотрел на огневика, перевел взгляд на Птица.- Вторые сутки ни маковой росинки во рту. Жрать хочется, хоть волком вой. Пойдемте! В лесу белку какую-нибудь поймаем. Еще неплохо бы кофейку, но и водичка сойдет…
В горле послушника застрял плотный ком, многочисленные вопросы исчезли под напором еще большего удивления. Но Ирн быстро пришел в себя. Встряхнулся и весело, беззаботно захохотал, глядя на замурзанного и обиженного чародея. В душе возникло приятное тепло, вспыхнула уверенность: «А ведь правда, жив, злодей!…»
Тох Альен упорно правил стену избы, остервенело лупил киянкой по толстой балке. Дерево разбухло за зиму, в паз заходило с огромным трудом. Следовало бы подождать, пока подсохнет, но оборотень просто искал выход для злости. И хотя внешне почти не выказывал раздражения, на душе у рачительного хозяина скребли кошки. Мысли то и дело соскальзывали на зимние события. Куда ушел Витар? Что произошло? Ясно одно - младшенький даже домой не явился. Тетя Маара жутко переживала. Альен же почему-то чувствовал себя виноватым. И хотя подозревал, что не обошлось без вертихвостки Ксанки, но доказать ничего не мог.
После того случая Тох хотел броситься вдогонку за Вита-ром. Но помешала мысль о семье. Ответственность давила на плечи тяжким грузом. Дара, дети… Нельзя оставлять в смутные времена. И хотя младшие легко справились бы с хозяйством, существовала другая опасность. Альен прекрасно понимал: едва выйдет за порог, избу отнимут, а семью прогонят в какие-нибудь казармы. Совет деревни с неодобрением поглядывал на зажиточного оборотня. Как так? Остальные отдают половину доходов, работают на общих полях, а зверомаг какой-то отщепенец. О свободе не мыслит, на собрания не является, налоги не платит. Да, герой войны, освободитель. Но за десять лет многое изменилось…
С каждым днем чувство вины крепло. Ведь мог бы спасти Эскера… да что там, просто не пустить в сражение при Генте! Мог бы остановить Витара. Мог прекратить бессмысленные и страшные дела в стране, если бы взял за глотку идиотов-правителей. Нет… он просто и позорно сбежал в глубинку. А теперь стало ясно, что скрывался от самого себя. Но гаже - одиночество. Братья исчезли, разлетелись как сухие листья. Больше не с кем поговорить, не у кого попросить помощи и совета. И хотя Тох всегда казался сильным и независимым, но в глубине души страдал.
Солнечный зайчик ослепил, на нос капнуло. Оборотень фыркнул и поежился. Разозлился, ударил чуть сильнее. Раздался сочный хруст, набалдашник киянки разломился. Тох тупо посмотрел на бесполезную рукоять. В сердцах выругался, топнул ногой. Резко развернулся и нырнул в сарай, отыскал новую. Вернулся, примерился к балке и мысленно прорычал: «Хоть тебя, но одолею!»
