— Я бы умоляла вас о милосердии ко мне и моему супругу, мой господин, — прошептала она, — но знаю: вы никогда не простите того, что мы сделали.
— А что сделала ты, Росана, чего я не мог бы простить? — спросил Келсон, ласково снимая капюшон у нее с головы. — Ведь ты, конечно, не участвовала в предательстве Конала.
Ее волосы под капюшоном были уложены подобающим замужней женщине образом, а не распущены, как у девушки, и на левой руке, как тяжелый груз, находились золотое обручальное кольцо и кольцо с рубином, подаренные ей Коналом. Они оба знали это и понимали: их отношения никогда не смогут стать такими же, как были.
— Вы добры, сир, — прошептала Росана, — но я знаю о своей вине. Я больше не достойна вас.
— Росана…
— Нет, выслушайте меня, сир. Я потеряла надежду. И теперь я жена Конала, соединенная с ним навсегда, независимо от его положения.
— Его жизнь, — резко сказал Келсон, — скоро закончится. Это судьба всех убийц и предателей. А когда он умрет, я возьму в жену его вдову, если она согласится.
— Она не может согласиться, сир, — прошептала Росана, опуская глаза. — И Церковь не согласится.
Мы теперь состоим в кровном родстве: ведь я же вышла замуж за вашего двоюродного брата.
— Можно получить особое разрешение Церкви.
— Ничто не изменит того факта, что я ношу его ребенка.
— Ты беременна?
— Я ношу сына Конала, любовь моя, — с несчастным видом сказала Росана, поднимая на него глаза, на которые наворачивались слезы. — Это меняет дело.
— Нет! Это просто означает, что у наших детей будет старший сводный брат, также Халдейн по крови, — ответил Келсон без колебаний. — Росана, я люблю тебя. Не отвергай нашу любовь!
— Мне бы очень хотелось поступить по-другому, сир, — сказала она. — Но принц Конал Халдейн, мой законный муж, является отцом ребенка, которого я ношу, а из-за совершенных им убийства и предательства я больше не достойна быть вашей королевой.
— Нет! Его преступления тебя не касаются!
— По закону, возможно, и нет, сир. Но, на самом деле, стоит только посмотреть, как страдала моя кузина Риченда, оказавшись вдовой предателя, чтобы понять, насколько хуже все окажется для королевы.
И для короля этой королевы. Я не могу поступить так с Гвиннедом, мой господин — и я не могу позволить вам сделать поступить так с землей, с которой вы обручились, прежде чем стали думать о том, чтобы найти себе королеву. Поэтому не принимайте во внимание наши прошлые отношения. Теперь я никогда не смогу быть вашей, что бы ни случилось.
***
Полчаса спустя Келсон отправился в тронный зал; он шел по центральному проходу в сопровождении одного только Дугала. Его приветствовали ревущие толпы. Он преднамеренно не стал переодевать их в цвета Халдейнов, оставаясь в грубой одежде горцев. Она стала как бы символом его с трудом сдерживаемого гнева, до сих пор кипящего в сердце.
Однако он вновь надел Кольцо Огня вместе с Глазом Цыгана и медальоном святого Камбера. Словно королевский скипетр, он нес на сгибе руки не убранный в ножны меч Халдейнов.
Его шаг сбился только один раз, как раз перед тем, как он достиг возвышения. Тогда Келсон увидел, как Росана вместе с Мерауд проскользнула в боковую дверь, чтобы сесть со своей свекровью на скамье рядом с носилками, на которых принесли Нигеля. Великий герцог, за которым ухаживали Дункан и отец Лаел, полусидел, окруженный множеством подушек, его глаза лихорадочно блестели, когда он попытался подняться при приближении Келсона, но Дункан тут же приказал ему снова лечь. У Дугала на плече висел ягдташ Тирцеля, а на лице застыло суровое выражение. Морган ждал сразу за боковыми дверьми вместе с Коналом, окруженным жителями Сент-Кириелла и полудюжиной рыцарей в полном снаряжении. На верхних галереях расположились лучники Халдейнов, тетива их луков была натянута, стрелы готовы сорваться. Они успеют справиться даже с пленником Дерини до того, как он сможет причинить кому-то вред.
Приветственные крики собравшихся продолжались, пока король не повернулся к подданным лицом. Он стоял, поглаживая рукоятку меча Халдейнов. Крики приветствия долго отдавались эхом от высоких балок зала. Браден и Кардиель стояли за троном с двух сторон. Поймав взгляд короля, Браден принес самую старую и простую из парадных корон Келсона: золотой обруч шириной в два пальца, украшенный резьбой со вставленными небольшими рубинами. Она лучше всего сочеталась с одеждой горцев. В зале стало тихо, когда король склонил голову, чтобы принять корону из рук архиепископа, прошептал слова благодарности, а затем занял свое место.
— Господа, благодарю вас за такое приветствие, — сказал Келсон, когда наконец установилась такая тишина, словно перед ним лежал спокойный пруд. — Очень хорошо быть дома и еще лучше знать, что верность тебе не поколебалась. Хотелось бы мне сказать то же самое обо всех моих подданных, о том, что все оставались преданы мне в мое отсутствие, но к сожалению это не так, по крайней мере, в одном ужасающем случае. Однако перед тем как перейти к решению этого неприятного вопроса, я с радостью готов сообщить вам приятную новость — мой любимый дядя Нигель, который всегда преданно служил мне и моей семье, снова среди нас и пошел на поправку — хотя и достаточно слаб, слабее, чем нам хотелось бы его видеть, — добавил он, бросая взгляд на Нигеля и останавливая жестом его очередную попытку подняться. — Но через несколько недель, как полагают его лекари, он полностью выздоровеет и вернется к подготовке королевских пажей и оруженосцев, гоняя их как следует, чтобы из них получились прекрасные воины и честные люди, а также продолжит выполнять функции одного из моих самых доверенных и ценных советников. Приветствую тебя, дядя, и благодарю за все.
Когда зал опять взорвался радостными и одобрительными криками, Келсон снова бросил взгляд на Нигеля, который неловко опустил голову, смахивая слезы гордости. К нему подошла Мерауд и склонилась рядом. За ним стояли два его сына, Пэйн и Рори, которых утешал Дункан. Им явно было неуютно и страшно, по крайней мере, они выглядели испуганными и старались, чтобы никто не заметил, как они вглядываются в зал, пытаясь найти глазами старшего брата. А Росана так и сидела на скамье. Казалось, ей хочется сжаться в комок, чтобы стать невидимой. Она не поднимала глаз. Келсон вздохнул, отворачиваясь от этого печального зрелища.
— Еще одна вещь, которую я должен сообщить вам, касается моего верного друга и духовника епископа Дункана Маклайна, герцога Кассанского, — он почувствовал, как Дункан напрягся, но не стал смотреть в его направлении. — Многие из вас уже знают, что отец Дункан — Дерини. — Он поднял руку, призывая к молчанию, когда по залу пробежал шепот, угрожая снова надолго нарушить тишину и не дать королю продолжить. Не все смогли с легкостью принять такое открытое и откровенное признание принадлежности Дункана к Дерини. — Как я также знаю, некоторые из вас высказывали опасения насчет того, не сделает ли раскрытие этого факта невозможным для него оставаться священнослужителем и епископом. Я рад сообщить вам, что только что вернулся с заседания синода в Валорете, и Рамосские Уложения, запрещающие Дерини становиться священнослужителями, находятся в процессе отмены. Вчера, как подтвердит архиепископ Браден, епископы единогласно проголосовали за то, чтобы оставить отца Дункана священником и епископом, простили его и отпустили ему грехи, а также простили все пригрешения, что он мог совершить в прошлом в связи с этим несправедливым положением закона. Как меня заверили, отпущение грехов будет дано любому другому Дерини, который в настоящее время может быть священнослужителем, и таким образом мы покончим с суровой несправедливостью, совершенной в прошлом относительно тех, кто пришел служить Господу, бросая вызов законам человеческим, и чей единственный грех заключался в том, что они родились Дерини.
