Ознакомительная версия.
Ричард ехал сквозь радостный перезвон, заставляя Караса переступать брошенные под ноги цветы. Бессмертников и золотых поздних астр было немного жаль, но цветы расцветают для того, чтоб их срезали.
В миг высшей красоты смерть настигает розы,
Но сколь счастливее их краткий, дивный век
Удела сорняков, погубленных морозом.
– Убийца! – воющий вопль вырвал Ричарда из сияющей сказки, швырнув на забитую людьми улицу. Еще не соображая, что случилось, юноша дернул поводья, Карас с диким ржаньем вскинулся на дыбы, кованые копыта нависли над бьющейся на мостовой старухой в черном.
– Убил моего сына, убей и меня! – вопила женщина, потрясая иссохшими кулачками. – Сукин сын! Предатель, душегуб! Лизоблюд раканий!
Выскочившие откуда-то цивильники ухватили ведьму под руки и уволокли. Старуха извивалась ызаргом, проклиная Дика, сюзерена, Айнсмеллера, весь мир.
– Монсеньор, – Нокс незаметно оказался рядом, – не стоит задерживаться, это не ваше дело.
– Едем. – Ричард пришпорил жеребца, конь заржал коротко и обиженно, на серые камни розовым снегом падали хлопья пены. Розовым от крови. Спасая сумасшедшую, он порвал лошади рот! Бедный Карас, но возвращаться поздно, и это дурная примета. Ничего, если не натягивать повод, а управляться ногами, до конца церемонии они продержатся, а потом Джереми приведет Сону. Ричард погладил линарца по лоснящейся шее, конь благодарно всхрапнул и шагнул вперед.
– Слава Повелителям Скал, – закричала пухлая горожанка, швыряя в воздух желтый чепец, – слава Окделлам!
– Да хранит вас святой Алан!
– И святая Женевьев!
– Слава королю!
– Сыну Эгмонта ура!
– Да здравствует Альдо!
– Долой Олларов!
– Слава Монсеньору!
Столько цветов, улыбок, добрых пожеланий... Почему добрые слова забываются, а проклятья впиваются в душу, словно репьи? Герцог Окделл никогда не видел эту старуху и уж тем более не убивал ее сына. Он вообще убивал только на войне, но там нет сыновей и братьев, а только враги.
Если сын сумасшедшей поднял руку на Раканов, герцог Окделл в его гибели не виноват, и солдат, убивший изменника, тоже не виноват, но как объяснить это матери?
– Монсеньор, – совсем юная девушка в белой вышитой шали выбежала на середину мостовой, прижимая к груди охапку увитых черными и золотыми лентами физалисов. Ричард свесился с коня, подхватил букет, поцеловал зовущие алые губки и оглянулся на Нокса. Капитан уже развязывал кошелек. Девушка схватила монетку и, словно бельчонок, юркнула в толпу. Ричард, сколько мог, проследил за ней взглядом, жалея, что не спросил имени. Ей можно было послать шаль или бусы, помнится, в шкатулках на первом этаже остался неплохой жемчуг.
Юноша поудобней перехватил цветы и сжал колени. Карас согласно мотнул головой и ускорил шаг.
2
Пурпурные тряпки, песана золота на шее и морды. Надутые, наглые, жадные, знакомые и незнакомые, но одинаково мерзкие. Только и людей, что Робер, Лаци, Левий, ну и еще пять-шесть жеребят, но сегодня она ругаться с Альдо не станет. Во-первых, без толку, во-вторых, какой ни на есть, а праздник. Даже два, хотя Матильда предпочла бы один. Зимний Излом – это весело, очень весело, если ты дома и ни за кого не боишься.
Ее Высочество непреклонным жестом отодвинула огромный парик с буклями и локонами и натянула другой, поменьше. Голова к вечеру все одно зачешется, как у блохастой псины, но это полбеды. Беда ждет за дверью, в шкуре победы. Матильда с отвращением оглядела заполонившую зеркало каракатицу и плюхнулась в кресло. Недовольная камеристка убрала волосатое чудовище в ларец, проворчав о том, что парик делал лучший гайифский куафер, а тот, что надела Ее Высочество, годится для исповеди, но не для коронации.
– Помолчи, – рявкнула Матильда просто для того, чтобы рявкнуть. – Его Высокопреосвященство меня и без этого уродства исповедует.
Мармалюка сделала реверанс и выползла. Матильда торопливо выхватила фляжку с касерой, глотнула и сунула сокровище за пазуху, благо оборки позволяли спрятать на груди хоть Эсператию. В такой день с утра не выпить – к вечеру повеситься или кого-то прирезать.
Раздались шаги, и в гардеробную вошел, вернее, взошел Альдо. В чем только Матильда не видела внука, но сегодня он посрамил весь гайифский двор с его мистериями. Недоваренный анакс натянул на себя белую тунику, отрастившую то ли по осеннему времени, то ли в поисках благопристойности рукава, отделанные, как и подол, золотыми пальметтами. Дополняли сие великолепие белые штаны, еще более белые сапоги, пять золотых цепей и кованый «гальтарский» пояс, на котором висела шпага.
– Камзолом обойтись не мог? – выпалила любящая бабушка будущему величеству.
– Империя начинается с мелочей, – внук и не думал обижаться или злиться. – Согласен, сейчас императорские одежды выглядят странно, но к ним привыкнут.
– Императоры ходили с голыми коленками, – буркнула не собиравшаяся ссориться Матильда, – и вообще тебе империя нужна или мистерия?
– Империя, – расхохотался паршивец, обнимая бабку, – разумеется, империя. Хватит, не ворчи. Зимой по-гальтарски не походишь. Слушай, Матильда...
– Слушаю, – огрызнулась принцесса, – я только и делаю, что тебя слушаю.
– А признайся, ты хотела, чтоб я в доломан вырядился? И саблю нацепил?
– Да цепляй хоть холтийскую булаву, – хмыкнула вдовица, – лишь бы на петуха в павлиньих перьях не походил. Ну зачем тебе столько золота?
– Надо, – лицо внука стало серьезным. – Четыре цепи, четыре Великих Дома. И пятая, цепь Повелителя. Я не могу об этом говорить вслух. Пока не могу, но знаки власти надену уже сегодня. В день Зимнего Излома.
3
Раньше был Люра, теперь – Айнсмеллер, и еще вопрос, кто хуже. Глядя на цивильного коменданта Раканы, Робер Эпинэ был готов согласиться, что красота – подарок Леворукого. По крайней мере, такая. Черноокий палач был блистателен в белоснежном мундире с золотой лентой через плечо и в белоснежной же шляпе с завитыми перьями. Конь у него тоже был белым и потрясающе красивым, хоть и годился только для парадов и прогулок.
– Монсеньор, – сообщил вешатель, – в городе все в порядке. На пути следования Его Величества и глав домов выставлена стража, горожане одеты как полагается. Вы можете быть спокойны.
– Благодарю, – кивнул Робер, отгоняя сладостное видение алатской сабли, рассекающей господина цивильного коменданта вдоль перевязи. Алва в Багерлее, второго чуда не случится.
– Однако у меня есть определенные опасения, касающиеся так называемого графа Медузы, – взгляд вешателя затуманился. – Знаете ли вы, что маэстро Алессандри подменили ноты? Вместо марша «Триумф Альдо Ракана» он обнаружил список столь любимой чернью «Пляски на гробах».
Ознакомительная версия.
