Пытаться рассказать музыку — все равно,
что тушить пожар по переписке
Александр Генис
Такангор решительно выглянул из окна.
—Что там? — тревожно спросил Зелг. — Что это за рев и вой?
— Это Бумсик и Хрюмсик играются с косматосом, — безмятежно отвечал генерал.
— Ужас какой! Нужно немедленно бежать на помощь!
— Ну, он смертельно опасное непобедимое чудовище. Может и потерпеть. Кстати, а откуда мы взяли косматоса?
Вопрос был поставлен ребром, и как символический ответ на него, перед Такангором вырос демон, при одном только взгляде на которого становилось ясно, что это вассал Малакбела. Кошмарная тварь едва удерживала в огромных лапищах элегантную шкатулочку из золотистого ореха с милым орнаментом на крышке. С поклоном вручив ее минотавру, демон все так же молча истаял.
Такангор открыл шкатулочку и вынул изящный продолговатый черный конверт, а из него — записку «Примите сего косматоса в дар от тайного поклонника вашего великого таланта. Лорд Малакбел Кровавый, Сеятель Смерти».
Косматос был великолепен. При одном взгляде на него ундина, сидевшая в ветвях предсказательного дуба и моловшая там всякий вздор про погоду на ближайшие дни, упала — сначала в обморок, а потом с дерева.
— А зачем же он подписался полным именем, если хотел, чтобы подарок был от тайного поклонника? — удивленно спросил Юлейн.
— А вдруг бы Такангор не догадался, от кого это, — пояснил Кальфон, недоумевая, как это люди не понимают такие простые вещи.
Поскольку призраки были в кассарийском замке постоянными обитателями, а подданные Сеятеля Смерти встречались редко, неудивительно, что демон Крови привлек всеобщее внимание, и никто не заметил, что в ту самую минуту, когда Такангор открывал шкатулку, генерал да Галармон тоже взял какой-то конверт из рук морока в серебристом плаще и зеркальной маске. Прочитав это послание, он отреагировал, мягко говоря, своеобразно.
Генерал даже не побледнел, он как-то поблек, позеленел и криво сполз со стула.
— Что с вами, Ангус? — не шутку встревожился маркиз.
— Это катастрофа, — едва слышно прошептал благородный генерал.
— Мальчик? Да? Скажите мне правду, — вскричал Юлейн. — Они все-таки установили этого хулигана с его какофонической зверюгой? Да?!
— Хуже, — пробормотал генерал, вытирая посланием лоб.
Благородное собрание задумалось, что может быть хуже, потому что так сразу и не скажешь.
— Что, — спросил прямодушный бурмасингер. — У нас из-под носа взяли столицу?
— Кто-то организовал еще одну Кровавую Паялпу? — прошелестел умирающим голосом Архаблог.
— Не говори так, я этого не вынесу, — прошептал Отентал.
Кузенам через ночь снились кошмары, в которых некто бессовестный и предприимчивый устраивает свою Кровавую Паялпу и переманивает к себе Борромеля, Бедерхема, Такангора и всю хлебопекарную роту. Другим, как оказалось, тоже снились кошмары — только другие.
— Казна разграблена? — завопил Гизонга.
— Князь Люфгорн совершил государственный переворот? — предположил граф да Унара.
— Еще хуже. Сегодня ночью таинственно исчезло боевое знамя шэннанзинского полка, — поведал Галармон немеющими губами. — Я вынужден отдать приказ о его расформировании. Сбылся мой худший кошмар.
Если бы тиронгийский полководец во всеуслышание объявил о своем намерении пожертвовать свою коллекцию фамильных рецептов Детскому Гвардейскому Приюту, минотавр и то смотрел бы на него с меньшим удивлением. Скорбное выражение лица Ангуса да Галармона он тем более не одобрял. Такангор полагал, что радость образуется в организме несложным волевым усилием.
— Не вижу причин для паники. Полк расформируется тогда, когда в нем закончатся люди, а не знамена, — растолковал он. — А знамена, пока я жив, в нем не закончатся никогда.
— Что вы предлагаете?! — вскричал потрясенный генерал.
— Зайдем перед отъездом в «Лоскутки», купим голубого бархата, будет вам новое знамя — лучше прежнего.
— Но оно же овеяно легендами о великих сражениях!
— Овеем, — пообещал Такангор.
— Покрыто неувядающей славой!
— Покроем, — сказал Такангор.
— Опалено, истрепано, продырявлено в жестоких битвах.
Такангор посмотрел на него с удивлением. Сам он исповедовал более бережное отношение к вещам.
— Опалим, истреплем и — шут с вами — продырявим, если вы без дырок в знамени спокойно воевать не сможете.
Галармон издал последний слабый писк:
— Оно же реяло…
— Взреем… Зареем… Взреем? Короче, и это самое тоже. Полагаю, мы утрясли все вопросы. Военный совет окончен, если я кому понадоблюсь, я знакомлюсь со зверьком. Никто не знает, что он любит кушать? В смысле — правильного питания?
— Девственниц, полагаю, — сказал язвительный вампир.
— Не уверен, — задумчиво ответил минотавр. — Эдак он будет подолгу голодать.
И, оставив соратников в состоянии легкой прострации, Такангор бодро поцокал к дверям. На пороге он остановился.
— Кстати! Магазин уже работает вовсю?
— Да, милорд, — ответил Думгар.
— Очереди большие?
Думгар кивнул. Те, кто знал его не первый век, утверждали, что он кивнул довольно: полный сундучок золотых монет — герцогская доля от этого доходного предприятия — был доставлен в замок буквально пару часов тому.
— Вот и отлично, — сказал Такангор. — Закройте его. В связи с военным положением.
Думгар моргнул.
Что тут скажешь? В годину тяжких испытаний даже самые стойкие из нас имеют право на бурные эмоции.
* * *
Вечером накануне решающего дня в Кассарии царило безмятежное спокойствие: никто не переживал по поводу завтрашнего сражения, потому что все были заняты по горло, и на всякие пустяки не отвлекались.
Прикопс в шестой раз почистил и надраил Грабли Ужаса и теперь делал маленькую передышку перед седьмым заходом. На деле Грабли представляли собой внушительных размеров когтистую пятипалую лапу из отменной стали на длинном черенке из драконьей кости, украшенную цветочным орнаментом, и циклоп, разглядывая его, то и дело сверялся с карманным справочником цветовода. Если не считать двух полудыханных непегасов, можно сказать, что Прикопс путешествовал налегке. Однако вскоре выяснилось, что страсть к ботанике он прихватил с собой.
В его голове дала ростки и понемногу зрела очередная статья для «Тайной жизни тычинок и пестиков» под названием «Цветы Ужаса» и на сей раз она обещала стать действительно сенсационной, ибо мало кто из его коллег имел возможность изучить аутентичные изображения самых популярных цветов четырехтысячелетней давности.
