В правой руке женщина держала серп.
— Разве вам не надо на тот берег? — удивился лодочник.
— Мне? Нет. А что, там кто‑нибудь есть?
— Нет. Я думал…
Он хотел сказать, что перевезет ее, и с этой минуты на том берегу будет она, а дальше, глядишь, все опять наладится, станет, как раньше… И не сказал. Вой собаки стих, луна поднялась выше. В наступившей тишине стало слышно, как внизу плещет река.
— Уже поздно, — лодочник поставил чурбачок на землю. — Давайте ужинать. У меня есть сыр, лепешки, и сушеная рыба, и вода из родника. Еще на леднике яйца, пять штук. Мои куры хорошо несутся. Вы как любите, вкрутую или «в мешочек»?
— Я люблю яичницу, — ответила женщина. — У вас найдется сковородка?
Сковородка нашлась. Вскоре на ней зашкворчала грудинка, которую гостья извлекла из дорожной котомки. Яйца растеклись между поджаренными ломтиками, застывая и уплотняяясь. Сушеная рыба быстро превратилась в набор из маслянистых ребрышек, жирной спинки и тускло‑красноватой, слезящейся икры. Сыр расплавился на подогретых лепешках, а сверху женщина насыпала горсточку мелко порубленного укропа.
— Царский ужин, — сказал она. — Спасибо.
— Это вам спасибо…
Все это время лодочник сидел на чурбачке, курил вторую за вечер трубку и смотрел, как она стряпает. Чудесное зрелище. В самом начале он сунулся было помочь, но женщина решительно отстранила его, велев принести воды и отдыхать. Уверена, что вы устали, сказала она. Я что, я просто шла и глазела по сторонам, а у вас река, и лодка, и хозяйство, и вообще…
Он не стал спорить. Хотелось, конечно, возразить: дескать, вы целый день шли, а может, и не день, и даже не неделю, пока я бездельничал на бережку… Но грудинка пахла так вкусно, а лепешки с сыром и зеленью выглядели так красиво, что любой спор заканчивался, не начавшись.
— У вас есть инструменты? — спросила она после ужина.
Он встревожился. Сейчас женщина попросит иголку и нитки, а костяная игла и моток суровых ниток вряд ли уместны, если возникла нужда пришить оторвавшееся кружево.
— Что вам нужно?
Вопрос прозвучал грубовато. Он покраснел от стыда. К счастью, сумерки скрыли его неловкость. Вечером все кони бледны, как говорил один пассажир, мрачный и неприветливый.
— Я хочу привести в порядок мой серп. Хорошо бы точильный камень, и наждак…
— Конечно! У меня есть даже ножовка по металлу…
Он снова покраснел. Хвастается, как мальчишка! Но женщина благодарила его со всей искренностью, а ножовка привела ее в восхищение. Через десять минут, доедая от нечего делать последнюю лепешку, он с удовольствием наблюдал, как она возится с серпом. Чем‑то это напоминало его возню с веслами. Привычка, за много лет не утратившая оттенок любовности.
Темнота не была женщине помехой. Ей вполне хватало света луны.
— Я бы мог смастерить вам новую рукоять для серпа, — сказал он. — Здесь рядом есть буковая роща. Ваша старушка, конечно, еще послужит. Но всегда хорошо иметь под рукой запас.
Она улыбнулась.
— Вы очень любезны.
Лодочник понял, что это отказ, но рискнул еще раз.
— Я умею работать с деревом. С металлом — не очень, а с деревом умею. Я сам делаю себе весла. Хотите посмотреть?
— Уверена, что у вас чудесные весла, — засмеялась она. — И золотые руки. Просто мне не хотелось бы обременять вас пустой работой. Если я ухаживаю за серпом по привычке, это не значит, что и вы должны делать то же самое. Но если случится чудо, и у меня возникнет нужда в новой рукояти, вы будете первым, к кому я обращусь.
— Хорошо, — серьезно кивнул лодочник. — Пусть я буду первым.
Женщина вдруг отложила серп в сторону.
— Знаете, что я скажу? Я удивляюсь, почему вообще не выбросила эту железяку. Кому она теперь нужна? — разве что мне. И то как память. Одни хранят любовные письма, другие — медальон с локоном волос, а я — этот серп.
— А я — лодку.
Слова вырвались сами, непроизвольно. В следующий миг он уже пожалел о сказанном. И, чтобы скрыть замешательство, задал вопрос — главный, мучительный, который терзал его день за днем, пока он ждал на берегу:
— Скажите, там, откуда вы пришли… Там и впрямь больше никого нет?
— Никого, — ответила женщина.
— Совсем?
— Совсем.
— И никто больше не придет к переправе?
— Думаю, что так. Я искала — может, хоть кто‑то остался… Я очень долго искала. Там, откуда я пришла, есть много заповедных уголков — в джунглях, в горах, на островах. Не скажу, что обошла их все, но…
Она не договорила, бесцельно играя серпом.
Я их всех перевез, подумал он. Всех. До единого. Ему казалось, эта мысль должна принести покой и удовлетворение, но он ошибся. На сердце скребли кошки, руки, словно чужие, лежали на коленях. Сейчас он был лодкой, брошенной на произвол судьбы.
— А зачем вы пришли сюда?
— Я вам надоела? — она кокетливо оправила платье.
— Нет, что вы! Я просто… я хотел спросить… Ну, вам же не надо на тот берег!
— Простите, я не думала вас смутить. Понимаете, когда я убедилась, что нигде никого не осталось, я задала себе вопрос: а на том берегу? Мне захотелось переплыть реку, пройтись по землям, где я раньше не бывала, найти хоть кого‑то, кто скажет мне, что я еще существую, что я — не бесплотная тень… Теперь я понимаю, как это было глупо.
Лодочник нахмурился, чувствуя, что к горлу подкатывает ком, и решился.
— Вы — не тень. Вы существуете. Хотите, я скажу вам это сто раз подряд?
— Хочу, — ответила она. — Но уже очень поздно. Пора ложиться спать.
Утром женщина ушла. Лодочник предлагал свозить ее за реку, погулять, нарвать букет лилий… Ничего не получилось. Женщина сказала, что вернется, откуда пришла, и продолжит поиски. Что остались еще укромные места, где вполне мог бы кто‑то сохраниться.
Что минутная слабость ничего не значит.
Когда она скрылась за буковой рощей, лодочник долго смотрел ей вслед. Стройная, легконогая, в черном платье с белыми кружевами, с серпом в руке, она почти бежала, словно боялась: умерь она шаг, и ее потянет назад.
До обеда он возился в огороде. Потом чинил лодку. Потом вытащил лодку подальше на берег, под навес. Весла завернул в дерюгу и положил рядом. Вернулся в дом и собрался в дорогу. Она не могла уйти далеко. Если он поспешит, он успеет ее догнать. А если даже и не догонит сейчас, то обязательно найдет после. Со временем. Уж чего‑чего, а времени у него навалом.
Он знает, где ее искать. В укромных местах. В заповедных уголках. Не может быть, чтобы двое не встретились там, где не осталось никого, кроме них, Адама и Евы нового мира.
И она еще нестарая.
