— Да.
— А как сейчас?
— Будто ударили по голове.
— Расскажи мне свой сон.
Раскрыть сокровенное? Но разве они не стали ближе друг другу? Разве они не одновременно ушли в мир снов?
— Я дрался во сне со своим братом, — ответил он. — Мы сражались в пустыне и он был готов уже убить меня, но в последний момент я увернулся и убил его ударом кулака.
Глаза Карабеллы были темны, как ночь.
— Ты часто видишь такие сны?
— Не часто. Но…
— Что?
— У меня нет брата!
Она улыбнулась.
— Ты хочешь, чтобы сон всегда соответствовал реальности? Откуда ты это взял? В снах истина лежит глубже, чем в реальности. Брат в твоем сне может быть кем угодно — Залзаном Каволом, Слитом, даже лордом Валентайном, Понтификом Тиверасом и мной, в том числе. Те же знаешь, что сны, за исключением насланных, все переворачивают.
— Знаю. Но что означает этот мой сон, Карабелла? Дуэль с братом, я чуть не убит им, и вдруг убиваю сам…
— Ты хочешь, чтобы я его истолковала?
— Да. Он мне ничего не говорит, кроме того, что пугает.
— Ты даже кричал во сне. И был мокрый от пота. Такие мучительные сны обычно что-то предвещают. Попробуй растолковать его сам.
— У меня нет брата…
— Я же сказала, что это неважно.
— Получается, что я воюю против самого себя! Не понимаю… Врагов ведь у меня нет.
— Может быть, твой отец? — подсказала она.
Он задумался. Отец? Он постарался вспомнить лицо человека с саблей, но не смог.
— Я не помню лицо отца.
— Он умер, когда ты был маленьким?
— Наверное…
Валентайн покачал головой.
— Когда я пытаюсь вспомнить отца, то вижу высокого человека с темной бородой, темноглазого…
— Как его звали? Когда он умер?
И вновь Валентайн покачал головой. Девушка наклонилась к нему.
— Где ты родился?
— На востоке.
— Ты об этом уже говорил. Но где именно, в какой провинции?
— В Ни-мое? — сам себя спросил Валентайн.
— Ты утверждаешь или спрашиваешь?
— В Ни-мое, — повторил он уверенно. — Большой дом, сад, неподалеку река. Да, теперь я вижу себя там: купаюсь в реке, охочусь в герцогском лесу. А вдруг я видел это во сне? Или читал что-то или мне об этом рассказывали?
— Как зовут твою маму?
Он открыл было рот, но ничего не сказал.
— Она тоже умерла молодой, — сказал он только через минуту. — Ее звали Гальяра. Да, Гальяра.
— Как хорошо звучит это имя. Расскажи мне о ней.
— Она…
Он запнулся.
— Золотые волосы, гладкая кожа, глаза… Это так трудно, Карабелла!
— Тебя всего трясет.
— Да.
— Иди ко мне.
Он снова оказался в ее объятиях. Девушка была маленькой, но сейчас казалась сильнее его, ему было уютно с ней.
— Ты ничего не помнишь, Валентайн?
— Ничего.
— Не помнишь, где родился, как выглядели родители? Даже где ты был в прошлый день? Твои сны не могут властвовать над тобой, потому что ты мне не можешь ничего объяснить.
Ее пальцы осторожно, но настойчиво ощупывали его голову.
— Что ты делаешь? — спросил он.
— Смотрю, не было ли повреждений твоего черепа. Удар по голове может отбить память.
— Есть что-нибудь?
— Ни рубца, ни шишки — ничего. Но это еще ни о чем не говорит. Удар ты мог получить давно. Я посмотрю твою голову при свете.
— Мне нравится, когда твои руки касаются меня.
— А мне нравится трогать тебя.
Он спокойно лежал рядом с ней. Все сказанные ими слова теперь будоражили его. Другие люди, думал он, помнят свое детство и юность, место рождения, имена родителей — а у меня нет в памяти ничего, кроме каких-то смутных видений. Только туман, покрывающий, может быть, колодец пустоты. Он уже нырял в этот колодец, там ничего нет. А Карабелла заставляет его заполнить. Он думал, почему же он так не похож на других? Почему у него нет воспоминаний? Он действительно получил когда-то удар по голове или он болен и воспоминания не запечатлеваются в его мозге, а, наоборот, стираются при наступлении каждого нового дня?
Они так и не уснули в эту прекрасную ночь.
Перед утром они снова любили друг друга — не так слепо бросаясь в омут радости. Затем умылись в небольшом холодном ручье, что тек неподалеку от их ложа, и пошли через город в гостиницу.
По улицам все еще шастали вчерашние гуляки, когда над Пидрудом поднялось яркое солнце.
По совету Карабеллы Валентайн взял в поверенные Слита и рассказал ему о своем сне. Беловолосый жонглер слушал внимательно, не перебивая. Когда Валентайн закончил, Слит сказал:
— Тебе надо поговорить с толкователем снов. Послание слишком сильное, надо его расшифровать.
— Ты думаешь, это послание?
— Скорее всего.
— От Короля Снов?
— Возможно. Будь осторожен, будь внимателен. Король никогда не посылает единичного знака.
— Оно могло быть и от Леди, — вставила Карабелла. — Жестокость сна не должна нас обмануть. Когда нужно, Леди насылает и такие сны.
— А некоторые, — сказал на это Слит, — приходят и не от Короля, и не от Леди, а из собственной нашей глубины — не нужно об этом забывать. Так-то! Но я думаю, что к толкователю все-таки сходить нужно.
— А не поможет ли толкователь обрести мне память?
— И он, и еще колдун. Но если сны не основаны на пережитом тобой, они ничего не смогут сделать.
— Кроме того, — сказала Карабелла, — что такой сильный сон нельзя оставлять без истолкования, ты и отвечаешь за него. Если сон требует твоего действия, а ты ничего не предпринимаешь… — Девушка покачала головой. — Твой дух тогда ответит за него. Ищи толкователя, Валентайн!
— Я думал, что ты мне поможешь, — повернулся к Слиту Валентайн.
— Я всего лишь жонглер, а не толкователь.
— Можешь кого-нибудь порекомендовать в Пидруде?
— Подожди несколько дней. У тебя еще будут сны, и ты расскажешь о них провидцу.
— Как бы я хотел знать, действительно ли это послание, — размышлял вслух Валентайн, — а если да, то от кого. Что Королю до такого бродяги, как я? Нет, оно не от Короля. При двадцати миллиардах жителей Маджипуры, возможно ли, чтобы Король находил время для каждого? Разве что уж очень важная причина…
— В Сувраеле, — сказал в свою очередь Слит, — во дворце Короля Снов стоят огромные машины, которые сканируют весь мир и каждую ночь посылают сны в мозги спящих. Кто знает, как они подбираются? Когда я был ребенком, мне говорили об этом и я знаю, что это правда — прежде чем мы оставим сей мир, мы, по крайней мере, один раз ощутим прикосновение Короля Снов к нашему духу — все без исключения. Со мной такое случилось.
— С тобой?
— И не однажды.
Слит коснулся своих белых волос.
— Ты думаешь, я так и родился седым? Как-то я спал в гамаке в Нарабальских джунглях. Тогда я еще не был жонглером. Король явился мне во сне и отдал какой-то приказ душе — проснулся я белым, как снег. Мне тогда было двадцать три года.
— Приказ? — переспросил Валентайн.
— Да — чтобы мои черные волосы зачем-то побелели.
Ему не хотелось продолжать разговор. Слит встал и глянул на утреннее небо.
— Я думаю, мы достаточно поговорили. На фестивале есть еще возможности зарабатывать деньги. Хочешь, я научу тебя кое-каким трюкам, пока Залзан не послал нас работать?
Валентайн кивнул. Слит взял мячи и булавы и вышел во двор.
— Следи, — сказал жонглер.
Они с Карабеллой встали спина к спине. Одновременно оба начали перебрасываться мячами.
— Эта вещь довольно простая для новичка, — сказал Слит, повернув голову к Валентайну, — но выглядит эффектно. Следи, следи!
Жонглеры сразу же поймали ритм и превратились в одно четверорукое и четвероногое существо. Действительно эффектно, подумал Валентайн.
— Кинь нам булавы, — скомандовал Слит.
Один за другим снаряды перешли в руки жонглирующей пары и там вливались в круг, по которому летали мячи. Круг менял направление — то он начинался из рук Слита, то из рук Карабеллы. По своему небольшому опыту Валентайн знал, как трудно работать с предметами разного веса. В следующие недели он должен был начать жонглирование пятью мячами. Четверкой булав работать, наверно, не так уж трудно, но три мяча и три булавы — это просто подвиг!
Он смотрел, не отрываясь, и вдруг к восхищению примешалась ревность: Слит стоял, прижавшись к Карабелле, составляя с нею как бы один организм, а ведь всего несколько часов назад она была так же близка с ним…
— Попробуй и ты, — предложил ему Слит.
Он прижался спиной к Карабелле, как минуту назад Слит. В работе было всего три мяча.
Сначала Валентайну было трудно рассчитать высоту и силу броска, и Карабелле приходилось, чтобы поймать брошенный им мяч, отрываться от него, но уже через десяток минут они метали и ловили их так ровно, словно тренировались вместе не один год. Слит время от времени награждал их аплодисментами.
