Я думала об этом спокойно, почти не испытывая горечи. Судьба зачем-то дала мне этого мальчика – взаймы, на время... Наверное, чтобы я не сдохла от одиночества и собственной глупости. Но он был слишком хорош для меня. Слишком добрый, слишком честный, слишком мягкий.
Слишком маг.
Мне хватило магов. По самую макушечку.
Больше я с ними никаких дел иметь не хотела.
Порой думала о том, что надо бы завести себе надежного мужика степных кровей, но и эта мысль на самом деле не казалась мне привлекательной.
Все они одинаковые. Никому нельзя верить.
Мать справлялась одна... И я должна справиться.
4
Лепешки пахли так, что впору прикусить язык от жадности. Я съела пять штук и подумывала про шестую, но решила, что это уж слишком.
В утреннем свете, сочившемся сквозь отверстие над очагом, мне наконец удалось рассмотреть как следует лицо хозяйки. Вей была совсем немолода, но при этом удивительно красива. Может быть, потому, что глаза ее светились такой искренней теплотой. Она казалась полной противоположностью своего сурового, словно из скалы высеченного мужа. Самого шамана я в тэне поначалу не приметила и решила, что он снова куда-то ушел, но, когда маленькая Шиа начала громко петь, Вей шикнула на нее и велела не мешать деду. Только тогда я поняла, что Кайза спит на широкой хозяйской лежанке в дальней стороне тэна – накрывшись одеялом из бараньих шкур и отвернувшись лицом к стене.
– Хороший у тебя сынок, – сказала Вей, покачивая на коленях Рада. Пока мы завтракали, она забрала его у Вереска, вручив мальчишке вместо того полную чашку кобыльего молока. – Славный.
Я промычала в ответ что-то невразумительное, а сама подумала, что верно эта женщина давно не держала в руках младенцев, раз даже мой оручий маленький засранец кажется ей славным.
Будто подтверждая мои мысли, Вей вздохнула:
– Так сладко малыши пахнут... Я уж и забыла каково это. Шиа – наша единственная внучка, и она уже вон какая большая выросла. Скоро, небось, совсем слушаться перестанет.
Про Кайзу и его семью я не знала ровным счетом ничего, но чутье подсказало, что лучше и не спрашивать. Уж точно там без скверных историй не обошлось, ведь степные люди редко, когда имеют меньше трех-четырех детей в семье, а значит, и внуков должно быть еще больше.
– Слабый он, – сказала я, отпив молока. – Потому что родился до срока.
Хотела добавить, что боюсь, как бы навсегда таким хилым не остался, но смолчала – мало ли какие злые духи могут подслушать этот разговор и подтолкнуть судьбу моего сына не в ту сторону.
– Ничего, – утешила меня Вей и поудобней перехватила Рада, который уже весь извелся, желая дорваться до моей груди. – Все с ним будет хорошо. Я видала тех детей, что рождены до срока и не получили достаточно сил, чтоб вырасти крепкими и здоровыми. Твой сын на них не похож. Посмотри, как велика его жажда жизни! Он маленький, но не такой уж слабый. Вот увидишь, этот мальчик еще обгонит тебя на скаку.
В этот момент Рад не выдержал и наконец разорался, требуя того, что принадлежало ему по праву.
Я забрала его и приложила к груди, думая о том, что Вей, наверное, права. Будь мой сын слабым, он бы вовсе не сумел сосать молоко и так сердито распинывать свои мокрые пеленки.
– Что тебе Кайза сказал? – спросила я Вереска, который сидел все это время молча, только жевал и слушал нас.
– Ни’ичего.
К очагу сунулась Шиа. Сверкнула быстрыми, как бегущие ящерки, глазами.
– Деда сердится, – сказала она и сцапала лепешку.
– Шиа!
Вей посмотрела на девчонку так, что та должна была бы в пол закопатсья, но малявка только отскочила в сторону и добавила с ухмылкой:
– Очень сердится. Потому что белый колдуненок сделал большую глупость! – и бросила на Вереска такой взгляд, словно это он тут был младшим.
– Язык как у сороки! – воскликнула Вей. – Ну-ка придержи его, маленький бесенок!
Шиа рассмеялась и спустя мгновение уже выскочила прочь из тэна.
Вереск смотрел в пол.
– Не слушай ее, сынок, – вздохнула Вей. Она подошла к мальчишке и погладила его по голове. – Эта птичка болтает, что ей вздумается, никогда наперед не думает.
Смуглые пальцы замерли на белой макушке.
– Ты ведь седой... Что же за страх с тобой приключился?
Вереск смолчал. Я тоже не стала ничего рассказывать, ибо это была не моя история.
Вей вздохнула и принялась собирать посуду с низкого столика на гнутых ножках.
– И то правда, – сказала она. – Не мое это дело. Ступай-ка ты лучше, сынок, погуляй немного. Солнце, вон, ярко как светит сегодня. Степь словно золотом омыта. Хочешь провожу тебя до ручья, где мой муж оставляет подношение духам?
Молчаливый кивок.
– Вот и славно. А к обеду он проснется и будет с тобой говорить. И не бойся ты, ради бога, не слушай эту вертушку болтливую! Кайза очень тебя ждал. Давно ждал...
5
К ручью отправились все вместе.
Шиа впереди всех. Бежала легко, подпрыгивая и не останавливаясь – как мелкий камешек катится с горы. За ней, мягко ступая, наполняя воздух перезвоном своих браслетов, шла Вей. Небыстро шла, позволяя Вереску поспевать за ней. Ходил он теперь снова с двумя костылями, медленно и с трудом – прежняя сила так и не вернулась к нему. Смотреть на это мне было больно, я и не смотрела. Отстала от них, позволив ногам стать тяжелыми, как корни железного куста. Казалось, еще пара шагов – и врасту в землю, которую так люблю, останусь тут навсегда.
Но ручей был близко, и вскоре мы уже стояли возле узкой ленты воды, быстрой и говорливой.
– Вот камень, видишь? – Вей указала на плоский булыжник размером с большое блюдо, который стоял посреди ручья ступенькой, позволяя прозрачным струям скатываться с него и весело падать вниз, разделяясь на несколько коротких прозрачных косиц. – Кайза там оставляет подношение.
Вереск смотрел на ручей, стоя у самого края воды. Лицо его разом стало мягче, а в глазах потеплело так, будто он старого друга увидел.
Вей вытащила из-за пазухи лепешку, разломила ее на три части.
– Дай! Дай мне, ба! – Шиа тут же подскочила, вытянула тонкую ладошку, такую же смуглую, как у всех в этой семье.
– Цыц, – Вей легонько шлепнула внучку свободной рукой по макушке. – Неугомонная! Куда поперек старших лезешь? Поперек гостей? Ох, отдам я тебя тетке Дугу на воспитание!
Шиа обиженно отвернулась, надула губы.
– Вот и не отдашь! Не отдашь!
Но Вей уже не слушала ее. Протянула кусок один лепешки Вереску, другой дала мне.
Ручей был узенький, не больше трех шагов в ширину, но хромому на костылях и то преграда. Я с тоской подумала, что дружок мой обязательно брякнется сейчас в холодную воду, текущую от далеких гор, но Вереск не стал испытывать судьбу. Вместо того, чтоб попытаться дойти до камня, он опустился на землю и положил хлеб прямо на поверхность ручья. В первый миг мне показалось, что лепешка тут же пойдет ко дну, но маленькая упругая волна вдруг подхватила ее и вынесла прямо на каменное блюдо.
Вертлявая Шиа застыла, разинув рот и забыв про свою обиду. Похоже, такой магии она еще не видала. Вереск же улыбнулся и, сняв свои сапоги, осторожно опустил обе ступни в воду. Холодные струи заскользили по молочно-белой коже, по железным скобам, что всегда удерживали эти худые ноги, не давая им падать.
– Не заржавели бы... – осторожно сказала Вей.
Вереск покачал головой.
– Там осо’обый сплав. И под дождем можно, и в ре’еку. То’олько в море не стоит...
Вей вздохнула чему-то, отдала остаток лепешки внучке, а Вереска погладила по голове.
– Тяжело тебе, должно быть, таскать это на себе, – промолвила она негромко.
– Не о’очень. Прежние тяжелей были.
– Ты ведь растешь... А что же, когда мало станет?
– Не станет, – Вереск повел рукой над одной из пластин, идущей вдоль голени, и та вдруг раздвинулась, на глазах становясь длинней. – Ту’ут все меняется, подгоняется под нужный ро’ост.
