три? О, мята! (если верить корявой подписи – перечная) Подношу щепотку к носу…гм… не мята. Точно не мята, но очень, черт возьми, похоже! Умеют некоторые устроится, даже на том свете. Может и мне купить, блин, сервант, люстру, типа из хрусталя. А что, суп грибной, наконец, научусь варить. Может в этом и смысл?
– Йо-о-орик! А тут грибы растут?
Вылазит прямо из-за косяка, в щели там сидел что ли.
– Ты что орешь? Люди спят! Какие грибы?
– Обычные! Сыроежки, подберезовики, грузди, лисички. Я лично лисички с луком обожаю.
Стоит, задумался. Напрягся, взгляд вдаль и лицо такое, как у новичка на курсах йоги, когда он какую-нибудь чакру открыть пытается.
– Але! – щелкаю пальцами перед его носом, – у тебя, что, батарейки разрядились?
– Не. Я про грибы. Пытаюсь вспомнить. Знаешь, я ведь, тоже их люблю,…любил… А тут не припоминаю, чтобы где-то были. Ничего похожего. Смешно.
– Усраться, как смешно! Вам всем еще при жизни мозги отшибло, или это – посмертный эффект?
Салфеточки, прихваточки, фарфорвые слоники! Фикуса в горшке только не хватает! О-фо-на-ре-ли!? Работаете, трахаетесь, в спортзалах потеете, чтобы жирок порастрясти. На фига!? Гребаные лунатики, на фига?! Все кончилось, все! Чего ты тут добиваешься, придурок, ты можешь сказать, чего!? Это тупик, тамбур, карцер, ящик с дырочками, а ты тут пыль влажной тряпочкой протираешь, и стрелочки на штанах отпариваешь, Ухти-тухти, мать твою! Чего ты хочешь, ты сам понимаешь? Чего?!!!
Темпераментный монолог оборвался внезапно, по непонятным, даже, для меня самой причинам. Как электрошлагбаум опустили. Я ещё при первой встрече обнаружила, что за Йорданом водится чудная привычка замолкать при первом подозрении на истерику у собеседника. Причем молчит он не укоризненно, без протеста, просто, пережидает шквал, бороться с которым, все равно, бесполезно. А пока, наливает чай с мятозаменителем в маленькие белоснежные, пиалки. Он успел уже переодеться в домашнее: старая клетчатая рубашка и бриджи, открывающие шикарный вид на волосатые икры хозяина.
– Осторожно, горячий.
– Угу.
Вкусно и уютно, и орать больше неохота. Кресло без ножек, похожее на детское автомобильное сидение – отличная штука, можно и облокотиться и ноги вытянуть. Та тумба, на которой я умостилась вначале, оказалась по профессии чайным столиком. Прислушиваюсь к чему-то беспокойно-шевелящемуся внутри, ворчливому, как кот, чье любимое место занял невежа-хозяин. Досада на этот садистский комфорт, в котором я так органично, оказывается, могу существовать. Хрен вам в ухо! Я только дух переведу, мысли по полочкам разложу или, хотя бы, утрамбую их поплотнее, чтобы дверцы закрывались.
– Нет, не знаю.
– А!?
– Не знаю, говорю, чего хочу.
– Вот!!!
– Что: вот? – Йорик щурится от чайного пара, – я и раньше не понимал, хотя, думал, конечно. Берег моря, знаешь ли, располагает.
– Ясно. Жрать, пить и по бабам.
– Вообще-то, судя по размеру груди, из подросткового возраста ты уже вышла.
– Не будем про размеры, а то я, тоже, найду, что прокомментировать.
– Ладно, не заводись. Сама начинаешь, потом бесишься. Нормально я жил. И книжки читал запоем, и на концерты бегал. Джаз-банд, между прочим, организовал. Собрал ребят безбашенных и три сезона возил нас по курортам. Кино любил хорошее… дочку любил.
Я хотела попросить его не плакать навзрыд, но вовремя заткнулась. У всех есть любимые мозоли, че зря их топтать. Сказала другое:
– Сейчас ты скажешь, что это все пройдет, что, когда ты сюда попал, ты, тоже, через это прошел, не мог смириться, но потом понял, что бесполезно, что жизнь продолжается, несмотря на смерть, что надо принять этот мир таким, каков он есть, и тра-ля-ля и тру-лю-лю…
– Не дождешься, дитя моё. Во-первых, ты, явно, перепутала меня со своим папочкой. Именно он должен был всё это тебе без запинок выложить, после того, как первый раз побывал на родительском собрании в школе и послушал училок, доведенных до параноидальных неврозов его маленькой дочуркой. Во-вторых, я проходил, конечно, подобный этап, но быстро и, относительно безболезненно.
– Давно, кстати, ты здесь?
– Ну-уу…, порядком. Тут годы трудно считать, сама уже, наверно поняла.
Да, это я поняла. Местный климат…, нет, не климат, а…, как бы это…, система чередования времен года (или того, что я раньше называла «временами года»), стала для меня приятной неожиданностью. Представьте, что дни календаря перетасовали, как колоду карт, разложили рубашками вверх и некий далекий от шулерства чел вытаскивает по-честному, наугад то 1-е мая (тепло на солнышке, но ветерок прохладный), то 11-е января (ясная морозина, воздух хрустит громче, чем снег), то три июльских дня подряд (ошалевшие горожане лезут в фонтаны).
– Да, тут клево, в смысле погоды.
– Кому как, – дипломатично вильнул мой собеседник, отдирая карамельку от фантика, – Ну, давай!
–Что?
–Что, что. Грызи сухарики и рассказывай, тебе же хочется, прямо, неймется.
– Ни фига подобного! Ничего мне не хочется, да и нечего, в общем, рассказывать. Ты ж такой умудренный… посмертным опытом. Все этапы проходил. А сухарики погрызу, спасибо.
Я аккуратно растерла за щекой колючую горькую корку, и мне захотелось заскулить и залаять от тоски и бессильной ярости. Моя бабушка, пережившая войну и послевоенный голод, делала такие же в духовке. Спокойно! Рыдания отменяются, или, по крайней мере, откладываются вплоть до туманного будущего и полной победы мировой контрреволюции. В самом деле, рассказать, что ли ему? Не все, конечно, так, основное. Глядишь, в башке просветлеет. У меня в школе так бывало, читаешь программную чухню какую-нибудь до середины – муть бессвязная, а напишешь сочинение и «опа!» – нормальненько. Потом иногда, даже, дочитывала.
Почему всегда так трудно начинать? На вопрос: «С чего?», – записные остроумцы обычно отвечают: «Начни сначала». Тут-то и есть закорючка. Где оно, елки, это самое начало? Утром? Вчера? С восемнадцати лет? С рождения? Еще раньше? События занудно вытекают одно из другого, и эта тягомотина не прекращается, оказывается, даже после смерти.
Принято говорить, что воспоминания, мол, замелькали перед глазами, как кадры из кинофильма. Не знаю…, то, что подступило ко мне неожиданно со всех сторон, проглотив, не подавившись, холостятскую Йорикову кухню, если и напоминало кино, то в формате 4d, с полным эффектом присутствия.
Первым делом я почувствовала языком солоновато-шершавую ранку на прокушенной губе и, уже другим, специально предназначенным для этого дела местом, ощутила страх. И если с ранкой все в порядке, то со страхом что-то не так. Не пойму – что именно. Ага! Есть, поняла! Это не мой страх, её. Рыжей толстушки, которая сервирует мне столик на одну персону. Гы-Ы…, когда тебя боятся, это успокаивает. Подмигиваю максимально дружелюбно, привычка к дисциплине заставляет девчонку улыбнуться мне в
