— Знаешь, тапухарал, я бы не отказался и от собачины, — усмехнулся историк в ответ на хвастливые утверждения торговца.
Он достал две местные монеты в виде полумесяца; в сумме они равнялись одному «щербатому», как здесь называли серебряные имперские джакаты.
— Если вы тут вообразили, будто мезлы со своим серебром чувствуют себя вольготнее, вы либо глупцы, либо хуже того.
Мезлами в Семиградии именовали малазанцев.
Беспокойно озираясь по сторонам, тапухарал снял с вертела кусок сочного мяса, добавил к нему пару янтарных шариков терпких фруктов и все это завернул в листья.
— Опасайся мезланских шпионов, досинец, — тихо предостерег он. — Слова легко вывернуть наизнанку.
— Слова — единственный доступный им способ общения, — с презрением ответил Дюкр, принимая листья с едой. — А это правда, что теперь мезланской армией командует какой-то дикарь, у которого все лицо в шрамах?
— У него лицо демона, досинец. — Торговец покачал головой. — Даже мезланцы его побаиваются.
Спрятав монеты, тапу двинулся дальше, выкрикивая:
— Нежнейшая козлятина!
Дюкр нашел укромный уголок возле стены шатра и стал есть. Ел он торопливо и жадно, подражая местным жителям. «Каждая трапеза может оказаться для тебя последней» — такова была философия Семиградия. Мясной жир стекал у Дюкра по подбородку, капал с пальцев. Затем он обтер руки и швырнул скомканные листья на грязный пол, после чего дотронулся пальцами до лба. Жест этот, запрещенный малазанцами, был выражением благодарности безвестному фалахадскому воину, чьи кости гнили в илистом дне Хиссарского залива.
Внимание историка привлекла кучка стариков, соседствовавших с игроками, но занятых отнюдь не игрой. Дюкр пошел к ним.
Старики стояли кружком, образовав подобие Колеса времен. Внутри находились двое и вели странный и весьма сложный разговор на языке танца и жестов. Подойдя ближе, Дюкр увидел их лица. Один танцующий был седобородым морщинистым шаманом, судя по всему — семкийцем (племена семкийцев жили далеко в пустыне). Ему отвечал мальчишка-подросток никак не старше пятнадцати лет. Дюкра пробрала дрожь, когда он увидел пустые глазницы с гноящимися шрамами. Худенькие конечности и обвислый живот ясно свидетельствовали о крайнем истощении этого мальчишки. Скорее всего, он лишился и глаз, и своих близких во время малазанского вторжения и жил на улицах Хиссара. Там его и нашли члены секты Колеса времен, верившие, что боги избирают таких страдальцев своими глашатаями.
По серьезным, молчаливым лицам стариков Дюкр понял: танец являлся предсказанием, причем исполненным значительной силы. Слепота ничуть не мешала мальчишке в точности повторять движения семкийского шамана. Тот двигался медленно; его ноги переступали по белому песку, а руки изгибались, чертя в воздухе узоры. Тоненькие руки мальчишки чертили ответные узоры.
— Что они предсказывают? — шепотом спросил Дюкр, слегка толкнув одного из наблюдавших.
Тот был местным. Скорее всего, служил в каком-нибудь из прежних хиссарских полков и успел повоевать с малазанцами. Лицо этого коренастого человека покрывали шрамы и следы от ожогов. Услышав вопрос историка, он процедил, почти не раскрывая рта:
— Они ничего не предсказывают. Через них говорит дух Дриджны. Здесь все видят этот дух. Он предрекает огонь.
— Неужели то, что я видел…
— Да… Смотри! Вот опять…
Сплетенные руки старика и мальчишки как будто коснулись чего-то невидимого. За пальцами тянулся красноватый огненный след. Появившееся сияние очертило человеческую фигуру. Она делалась все отчетливее. Огненная женщина! Она подняла руки, и на запястьях что-то блеснуло — не то браслеты, не то кандалы. Женщина присоединилась к танцующим, и они закружились втроем.
Вдруг слепой мальчик запрокинул голову. К собравшимся полетели слова, больше похожие на стук камней:
— Два фонтана бурлящей крови! Один рядом с другим. В каждом — одна и та же кровь. Соленые волны омоют берега Рараку. Священная пустыня помнит о своем прошлом!
Огненная женщина исчезла. Мальчишка упал навзничь и затих. Семкийский шаман присел возле него на корточки, коснувшись мальчишеского лба.
— Он вернулся к своей семье, — наконец произнес шаман. — Этому ребенку было даровано редчайшее милосердие Дриджны.
Кто-то из его суровых соплеменников заплакал, другие встали на колени. Потрясенный Дюкр тихо покинул круг собравшихся. Он вытер пот, скопившийся на ресницах, и вдруг ощутил, что за ним следят. Историк огляделся. Возле противоположной стены стоял человек, закутанный в черную одежду из шкур. Лицо его скрывал капюшон. Едва он отвернулся, как Дюкр поспешил покинуть шатер.
История Семиградия своими корнями уходила в седую древность. Когда-то Властители ходили здесь едва ли не по каждой дороге и тропке, соединявшей давно исчезнувшие города и селения. Говорили, что в Семиградии даже песчаные бури несут магическую силу. Магия исходила здесь от любого камня; ею, словно кровью, была пропитана вся земля. Под нынешними городами скрывались остатки древних городов — вплоть до тех, что стояли во времена первой империи. Дюкру приходилось не раз слышать: здесь каждый город покоится на спинах призраков. Их души никуда не исчезли. Глубоко внизу продолжается своя жизнь с ее смехом и слезами, с криками торговцев и цоканьем копыт. Там все так же кто-то возвещает о своем приходе в жизнь и тихо уходит из нее. Под мостовыми улиц — не земля и камни. Там покоятся мудрость и глупость, мечты и страхи, ярость, горе, страсть, любовь и ненависть.
Историк поплотнее натянул плащ и с наслаждением вдохнул чистый прохладный воздух. Дождь все так же падал на Хиссар и окрестности.
Завоеватели могли покорять города этого континента, сокрушать стены, убивать жителей, изгонять их и устанавливать свои порядки. Им казалось, что их власть продлится вечно. На самом же деле им была подвластна лишь тонкая кожура настоящего. Пройдет не так уж много времени, и она превратится в очередной слой истории Семиградия.
«Этого врага нам никогда не одолеть, — думал Дюкр. — Наша история красочно повествует о подвигах тех, кто отправлялся покорять Семиградие. Читая ее, кажется: еще один решительный натиск, и континент окончательно покорится империи. Малазанцы ошибаются. Победа над Семиградием заключается не в подавлении врага, а в слиянии с ним».
Забыв о дожде, Дюкр продолжал свои рассуждения: «Императрица прислала сюда нового наместника, рассчитывая, что он справится с вековыми традициями. Может, как я и предполагал, она спровадила Кольтена подальше, предпочтя ему более покладистого Маллика Реля? Или же она намерена держать виканца наготове, как оружие, предназначенное для особой битвы?»
