– И это было самое разумное из того, что ты сделал минувшей ночью, – сказал Палыч.
– А пошли вы все, – сказал я.
Но они не пошли. Напротив, остались и продолжали на меня пялиться: Палыч – сочувствующе, а граф – бесстрастно.
Тогда я сам ушел наверх.
Я, как и всякий нормальный человек, любил своих родителей. Даже если бы я знал, что на самом деле они не мои родители, а люди, которые согласились меня растить, я бы все равно их любил. И когда они погибли, я испытал настоящую боль. Несколько дней я не мог разговаривать.
Похороны организовали дядины адвокаты. Трупов не было. Мне объяснили, что самолет взорвался от удара о землю и все пассажиры сгорели. К этому моменту они уже должны были быть мертвы.
На кладбище закапывали пустые гробы. Я помню этот день. Была осень, собралось много людей, часть из которых я толком не знал, шел дождь, и это было кстати, потому что никто не мог рассмотреть моих слез.
Сейчас я тоже плакал.
Прошло семь лет, боль притупилась, я научился жить, сознавая, что мои родители умерли, и смирился с этим. И теперь вот узнаю, что на самом деле все это время они жили в другой стране и кто-то убил их этой ночью.
И боль потери вернулась, как будто никогда и не уходила.
Часа через два ко мне поднялся Палыч.
Наверное, правильно, что это был именно он, а не граф. Все-таки Палыча я знал уже давно, и, наверное, он был самым близким мне человеком на тот период жизни.
– Мне жаль, Костя, – сказал он, присаживаясь на край моей кровати.
– Мне тоже, Палыч, – сказал я. – Семь.
– Что «семь»?
– Семь трупов начиная с вчерашнего утра.
– Восемь, – сказал Палыч. – Думаю, ты должен знать. У твоих приемных родителей, когда они оставили тебя, родился ребенок. Мальчик. Ему было пять лет.
– Его… тоже?
– Да. Правда, граф додумался не делать фотографий.
– Но за что?
Палыч пожал плечами.
– Таковы правила игры. Живыми не оставляют никого.
Палыч подошел к окну.
– Я знаю тебя достаточно хорошо, Костя, и понимаю, что тебе сейчас очень нелегко. Нелегко поверить в то, что рассказал тебе граф. Но он рассказал правду.
– И что мне делать, Палыч?
– Это очень непростая ситуация, – сказал он. – За тобой сейчас откроют охоту много опасных личностей. Конечно, я помогу тебе всем, чем смогу, но решение останется за тобой.
– Граф говорит, что у меня нет выбора.
– Ты не можешь отказаться от Браслета, – сказал Палыч. – Но только ты можешь решить, что тебе с ним делать.
– А что с ним вообще можно делать?
– Не знаю, – сказал Палыч. – Вот ты и разберись. Хочешь, я расскажу тебе о моем племени?
– Это зависит от того, что именно ты собираешься мне рассказать.
– Орки были диким пародом и почти не владели человеческой речью. Мы жили в горах и занимались охотой, а охота – ненадежный источник пищи. Бывало, наши охотники не могли найти дичи, и тогда племена жили впроголодь. Кроме того, мы делились на множество кланов и постоянно грызлись между собой. Мы были настоящими дикарями. И остальные народы, населяющие наш мир, относились к нам, как к настоящим дикарям. Это было смутное время. Из всех достижений цивилизации мы знали только огонь и каменные топоры, а это, согласись, даже для нашего мира, отсталого по сравнению с этим, не так уж и много.
– Да, – сказал я. – Это почти ничего.
– Твой предок, основатель Империи, сделал для нас многое. Он собрал вождей всех кланов за единый костер и заставил их договориться о мире между племенами и выбрать единого правителя. Так у орков появились ханы. Орки перестали убивать друг друга, и это уже значило очень много. Хотя все мы понимали, что Лорд использует нас в своих целях, мы принимали его дары. В горах есть несколько небольших долин, и он научил нас обрабатывать землю и выращивать плоды, разводить скот, и орки перестали умирать от голода. Он научил нас работе с металлами, и у орков появилось настоящее оружие, и соседи стали задумываться, прежде чем связаться с нами. Многие мои соплеменники полегли в войнах Империи, но мы все равно благодарны твоей семье, Костя. Вы стали первыми из неорков, кто обращался с нами, как с равными. Вы подарили оркам уважение к себе.
– Насколько я понимаю, моя семья подарила вашему народу еще и смерть.
– Война – это наше любимое занятие, и она была таковой и до прихода твоего предка. Изменились только враги.
– Вас же всех поубивают.
– Всех не поубивают, – возразил Палыч. – Горы большие, и никто не знает их лучше нас.
– Партизанить будете? – спросил я.
– Будем, – сказал он на полном серьезе.
– Понятно. – Кивнул я. – Где граф?
– Отбыл домой на время, – ответил Палыч. – Сказал, что ему необходимо посоветоваться с маркизом Моро.
– Кто такой маркиз Моро?
– Шеф разведки Черной Цитадели.
– Главный шпион?
– Ага, – сказал Палыч. – Главный шпион. Мы с графом разговаривали о событиях этой ночи и пришли к выводу, что Хранители обнаружили тебя слишком быстро и слишком легко. И вычислили твоих приемных родителей тоже слишком быстро. Граф подозревает, что у нас может возникнуть внутренний кризис.
– Утечка информации, – догадался я.
– Кто-то стучит, – подтвердил Палыч. – Хотелось бы знать кто.
– Ты здорово насобачился в местном сленге, – сказал я. – Или у вас тоже есть стукачи?
– Нет, ты не понял, – сказал Палыч. – Кто-то стучит в калитку.
– Хранители? – спросил я.
– Хранители стучат в ворота, – сказал Палыч. – Тараном.
Местного участкового звали Васей.
Именно Васей и никак иначе. И звали его только для того, чтобы выпить.
Мятая форма всегда висела мешком на его угловатой фигуре, фуражка, несмотря на все усилия, постоянно съезжала на затылок, а пистолета с собой он не носил, потому что боялся потерять.
В общем, типичный деревенский мент. Главная Васина беда заключалась в том, что деревня находилась слишком близко к Москве. Начальству было на него наплевать, а дачникам нравилось спаивать представителя закона. Думаю, что через пару лет Васю уволят за профнепригодность. Если только «белочка» не посетит его раньше.
Именно он ломился в мою калитку. И поскольку был уже навеселе, ломиться мог хоть до вечера. Тем более что через щели в заборе он прекрасно мог видеть мою машину и понять, что я на даче.
– Это местный мент, – сказал я Палычу, забыв; что он прожил в этом мире достаточно долго для того, чтобы знать милицейскую форму. – Я с ним поговорю.
– Хорошо, – сказал Палыч.
Он проводил меня до веранды, достал из-под стола большую спортивную сумку, которую, очевидно, привез с собой ночью, и вытащил из нее тяжелый топор. Причем не плотницкий или, скажем, для колки дров, а обоюдоострый боевой топор, предназначенный для проламывания чужих голов и отсечения конечностей. Я присвистнул.
