Ознакомительная версия.
— Ты его видел. Он был главным в ритуале освобождения… Только ничего не вышло. Миранда не Проводник. Ну, я так и знал, мне казалось, что вряд ли такая, как она, будет Проводником.
Так. Значит, негодяй в белых одеждах — отец этого сопляка. Можно попробовать взять мальчишку в заложники…
— А каким должен быть Проводник? — быстро спросил я, боясь выдать молчанием свои намерения.
— Ну… Проводник — это кто-то особенный, правда? Если соединение двух Проводников позволяет воскресить Безымянного Демона… А она… она обычная какая-то была.
— А я? Необычный?
— И ты обычный, — со скепсисом проговорил Джейкоб, окидывая меня критичным взглядом. — О том я и говорю. Вот сейчас они спустят с цепи Стальную Деву, найдут второго Проводника, а вдруг потом с тобой выйдет так же, как с Мирандой…
Пульсирующий комок еще теплого мяса летит в степу, шмякается о нее, разрывается, истекает кровью… Только теперь это — мое сердце.
Бракованный продукт. Какая досада.
— Но ведь меня нашел Ржавый Рыцарь? — проговорил я, тщетно пытаясь отогнать навязчивый образ. — Кто это такой, кстати?
— Не знаю, — сказал Джейкоб и вдруг нахмурился. — Заболтался я с тобой… Мне надо было только вещи передать.
Он отступил к двери, а мне оставалось лишь беспомощно смотреть на него, лихорадочно размышляя, что я сделал не так. Мне бы не хотелось повторять подобные ошибки в будущем. Если, конечно, у меня будет будущее.
— Ну всё-таки, — окликнул я мальчишку, когда он уже стоял в дверях, — сколько займут поиски… этого… второго Проводника?
Джейкоб замялся, пожал костлявыми плечами, отвернулся.
— Не знаю, — равнодушно повторил он. — Тебя искали три года.
— Сколько?!
— Подождешь, — с внезапной жесткостью отрезал он и вдруг вскинул на меня злой, совершенно недетский взгляд светло-карих глаз. — Миранда же тебя ждала.
Я вспомнил худую женщину неопределенного возраста, висевшую на кресте с разломанной грудной клеткой, женщину с длинными, молочно-белыми волосами. И только теперь понял, что ее волосы были не просто белыми.
Они были седыми.
Три года. Ну что ж, похоже, я слишком пессимистичен, полагая, что у меня осталось мало времени. Его у меня много.
Возможно, слишком много.
Монотонное гудение ветра в каминной трубе. Отблеск затухающего пламени камина на мраморных стенах. Тихое поскуливание трехногой борзой, знающей о любви и преданности больше, чем все боги этого и других миров. Теплая рука на облезлом песьем загривке.
Глаза в глаза. Молча — чтобы прочувствовать серьезность момента. Очередное скрещивание двух разумов, двух воль. Необходимое, почти ритуальное, как и всё, что они делают. Уже привычное.
— А что Эван?
— Что — Эван? Почему он тебя так беспокоит? О Миранде ты спрашивал гораздо реже.
— Миранда была женщиной. Она быстро смирилась.
— Мне кажется, он тоже смирился.
— Очень в этом сомневаюсь. Его хорошо охраняют?
— Перестань. Он не сбежит.
— Его деду это удалось.
— Тогда мы не были готовы к предательству… Почему ты смеешься?
— Ничего… Просто вряд ли Эван согласился бы называть это так.
— Но это так. Или, может, ты начинаешь склоняться к еретичным идеям Ристана?
Холодок, проскользнувший в последних словах, сквозит по залу, тушит едва тлеющую лучину разговора. Борзая трется о колени плешивым загривком.
— К нему часто приходит Джейкоб.
— Я знаю.
— Это ты его посылаешь?
— Нет. Они просто подружились.
— Это опасно! С чего у твоего сына такая тяга к Проводникам?
— Чем это тебя смущает? Мне кажется, он умеет успокоить их.
— Он ребенок! Глупый и взбалмошный! Его способности еще не делают его взрослым человеком!
— Алоиз, от этого нет вреда. Ты предпочел бы пресекать ежедневные попытки к бегству?
— Честно говоря, да.
Короткий вздох. Гулкое, холодное эхо последнего слова бьется о ставни. Да. Да.
Джейкоб навещал меня часто. Мне удалось вытянуть из него немного — приходилось быть осторожным. Он мог болтать без умолку, но очень не любил, когда я прямо задавал вопросы. Чаще всего я сидел за столом и рисовал, держа пергамент на согнутом локте, а Джейкоб устраивался напротив, навалившись грудью на столешницу, и трещал безостановочно, кажется, даже не нуждаясь в моем внимании. Я старательно демонстрировал вялый интерес, внутренне жадно ловя каждое его слово. Уже к третьей такой встрече я понял, что дела мои в самом деле плохи.
Если верить Джейкобу, потомки двух жрецов, о которых рассказывал Алоиз, в течение тысячи лет не покидали стен храма. Они рождались, жили и умирали здесь, не имея права ступить за пределы монастыря без надзора. Насколько я понял, они считали это великой честью, богоизбранностью, и ничуть не возражали против такого насилия. Но примерно шестьдесят лет назад случилось невероятное. Двое потомков самоотверженных жрецов полюбили друг друга. Считалось, что их кровь не должна смешиваться, так как это породило бы качественно другую кровь, не способную помочь тому, кого они называли Безымянным Демоном (странное имя для божества…). Осознав, что не смогут быть вместе в пределах монастырских стен, эти двое нашли самый простой и очевидный выход — они решили вырваться их этих стен. За ними была погоня, но им удалось бежать. Однако судьба, будто подыгрывая Безымянному Демону, снова их разлучила. Всё, что могли сделать жрецы — это найти их потомков и, когда придет время, что должно было случиться уже через одно поколение, вернуть кровь жрецов в стены храма. Меня они нашли довольно быстро, а след женщины, сбежавшей отсюда вместе с моим дедом, затерялся. Было известно лишь то, что ее внучка, второй Проводник, родилась в дворянской семье Далланта на шесть лет позже меня.
Я никогда не знал своего деда. Если верить скудным сведениям отца, он умер очень рано, и всё, что о нем было известно — это что однажды мой прадед, лесник, нашел его в овраге раненным и умирающим, отнес в свой дом и выходил. А дед, то ли из благодарности, то ли от отчаяния, женился на глухонемой дочери лесника. Так появился на свет мой отец. Перспектива продолжить семейное дело его не прельстила, и он подался в город, где открыл в себе талант гравера, быстро поднявший его до уровня придворного ремесленника. На беду ему, на беду и мне.
Выходит, если верить мальчишке, мой дед родился в этих стенах, в этих душных красных степах, и всю жизнь знал, что единственное его предназначение — стать предком человека, чье сердце бросят на жертвенный алтарь. Он был племенным быком, и ему даже не позволено было поиметь племенную корову, к которой у него лежала душа.
Ознакомительная версия.
