Ее взгляд был резким, еще более недружелюбным, чем я встречала до сих пор, как Утта взяла меня в ученицы и компаньонки.
Губы Айлии вытянулись вперед, когда она глядела на меня долгим, оценивающим и явно враждебным взглядом.
– Пора.
Она первая прервала молчание, и я подумала, что ей очень не хочется делать то, что она должна была сделать, хотя я не спрашивала, что именно.
– Мы несем старую в назначенный ей дом. Мы оказываем ей почтение…
Поскольку я не знала их обычаев, то сочла за благо идти, куда ведут. Я позволила им вымыть меня горячей водой с пригоршней мха, который растягивался от влаги и использовался вместо губки.
От него исходил слабый запах, странный, но не противный.
В первый раз я не получила кожаных меховых брюк, какие носили все. Мне дали одежду, которую принесла Айлия – длинную и широкую юбку из очень старой, как мне показалось, ткани, сохранившейся благодаря металлическим нитям, в вытканном узоре кружевных листьев. Нити поблекли, так что узор был едва заметен, да и то при очень тщательном рассмотрении. Юбка была темно-синего цвета, по низу шла кайма шириной в ладонь из таких же металлических нитей.
По приказу Айлии женщины разрисовали мне груди, но не цветами, а лучами блестящего пигмента. Они не добавили к моему наряду ни одного ожерелья, какие носили сами, а покрыли меня с головой вуалью, сплетенной из потускневшей металлической нити. Когда я была одета, Айлия махнула рукой к выходу и заняла свое место позади меня.
Все племя шло процессией за санями.
Сани несли на плечах, а четырех собак, которые служили Утте, члены племени вели на поводках. В санях лежало тело пророчицы, покрытое отборными мехами.
Непосредственно за людьми, несшими сани, было свободное пространство, и Айфинг жестом приказал мне идти туда. Я повиновалась. Висма и Аторфи встали рядом со мной справа и слева. Обе были одеты в новое и раскрашены, но когда я поглядела на них, собираясь сказать что-то – не слова утешения, потому что кто может утешить их в этой потере, а просто что-нибудь дружеское – они не ответили на мой взгляд, поскольку не спускали глаз с саней. Каждая прижимала к груди обеими руками каменную чашу, каких я еще не видела. В чашах плескалась и пузырилась темная жидкость, как бы подогреваемая адским пламенем.
За нами шли Айфинг и самые главные охотники и воины, затем женщины и дети, так что мы шли к могиле всем племенем, вытянутые в линию. Здесь, вдали от горячих источников, было холодно, и под ногами лежал снег. Я дрожала в своей древней мантии, а те, кто шел рядом со мной, полуголые как в своей палатке, не показывали никаких признаков неудобства.
Наконец мы пришли к могиле. Люди, несшие сани, спустились по земляному скату в стоявшую в яме палатку и вышли оттуда с пустыми руками. Тут же Висма и Аторфи подняли свои чаши и жадно выпили всю жидкость.
Держа пустые чаши, они взялись за руки, опустились в палатку, и больше мы их не видели.
Я осознала значение их поступка только тогда, когда увидела, что люди, державшие собак, достали ножи и убили животных быстро и безболезненно. Затем они, эти мохнатые слуги тоже были присоединены к людям внизу. Я шагнула вперед – может быть, еще не поздно… Висма, Аторфи, неужели…
Алфинг крепко взял меня за плечо и держал, пока воины укладывали мертвых собак перед палаткой и прикрепляли их поводки к шестам, как будто собаки просто спят, а не заливают землю своей кровью. Как мне ни хотелось прыгнуть в яму и вывести двух женщин Утты, я понимала, что не стоит и пытаться. Они уже последовали за своей хозяйкой за финальный занавес, откуда не было возврата.
Я не вырывалась от Айфинга, а спокойно стояла, только время от времени вздрагивала от холода на этом открытом месте. Я видела, как все племя – мужчины, женщины и дети – подходили к могиле и бросали какой-нибудь подарок. Даже грудным детям матери вкладывали что-нибудь в руку и заставляли бросить. Мужчины бросали в яму оружие, женщины – золото, коробочки с душистым маслом, сухие лакомства. Видимо, каждый отдавал самое дорогое из своего личного имущества. Тогда я поняла всю полноту их уважения к Утте.
Им, наверное, казалось, что с ней ушел жизненный путь племени, потому что она жила при многих поколениях их и была живой легендой.
Затем мужчины с лопатами из коры и с веревками для подтаскивания камней встали с одной стороны и принялись засыпать могилу, а женщины собрались вокруг меня и повели обратно в лагерь. Они не оставили меня одну в палатке – со мной пришли Айлия и несколько старших женщин, хотя среди них не было первой жены вождя Аусу. Когда я села на подушку, обтянутую кожей и набитую мягкой шерстью, Айлия дерзко взяла себе такую же. Я видела, что некоторые женщины недовольно хмурились. Я не знала, что меня ожидает, но подумала, что надо самой защищать свои права. Утта назвала меня ясновидящей перед Айфингом, хотя я и не намеревалась связывать свое будущее с вупсалами, как сделала она. Как только я разобью связывающие меня руны, я уйду отсюда. Чтобы добиться этого, я должна спокойно распоряжаться той Властью, которой достигла, а в этом мне, похоже, собираются отказать.
Во всяком случае, было бы серьезной ошибкой для Мудрой женщины принять Айлию как равную себе, пусть она и жена вождя.
Я должна сделать что-то с самого начала, чтобы они меня боялись, иначе упущу и то малое преимущество, которое имею.
Я быстро повернулась, посмотрела на Айлию в упор и резко спросила:
– Что с тобой, девушка? – я копировала тон, который слышала в таких случаях от Утты, а также от Мудрых женщин в Месте Тишины, когда ученица позволяла лишнее.
– Мы будем в одинаковом положении, – ответила она, но отвела взгляд, явно чувствуя себя неловко, хотя ответ ее был нахальным и вызывающим.
– Вот я и села рядом с тобой.
Если бы я лучше понимала смысл ее слов, я бы подготовилась, но теперь только инстинктивно чувствовала, что должна укрепить свое превосходство перед любым членом племени.
– Как, ты разговариваешь с Той, Которая Видит Вперед, девушка? – холодно спросила я.
Я не называла ее по имени, как будто такая мелочь, как ее имя, меня не касалось, унижала ее в глазах остальных.
Может быть, я сделала ошибку, наживая себе врага, но она и так была настроена недружелюбно, что я и почувствовала с первого взгляда, и от попытки к примирению потеряла бы еще больше.
– Я говорю с той, которой придется сидеть рядом со мной, – начала она, но тут в палатку вошла женщина.
Она шла с трудом, опираясь на руку молодой девушки с ненакрашенными грудями и плоским лицом, обезображенным рубцом.
Женщина была немолода, высоко зачесанные ярко-рыжие волосы заметно тронула седина, широкое лицо разбухло, неуклюжее тело разжирело, большие груди торчали как подушки. Это не было естественной полнотой. У нее были и другие признаки болезни сердца, и я удивилась, почему она не обращалась за помощью к Утте за то время, пока я жила здесь.
