– Закройся, – бесцеременно посоветовал Карфа и надменно отвернулся от старика, который еще несколько минут тому назад был представителем славного Ночного Братства Дарбиона…
Но потом любопытство взяло верх.
– А с чего ты, старый пес, взял, что этот верзила как-то связан с Крепостями? – осведомился он. – На вид – обычный наемник. Обычный наемник и ничего больше. Только норовистый очень. Да молодой, никто еще не обламывал его как следует.
– Знаю, – сказал Хаба. – Рукоять меча зря тряпками не обматывают…
Карфа, очевидно, хотел спросить что-то еще, но тут к нему скользнул косматый служка с кувшинами вина в обеих руках.
– Серебра – не сосчитать, – тихо сообщил служка, – а золотых галеонов – не менее сотни. И это только в одном кошеле. Второй на поясе висит, слева. Там-то деньжонок побольше будет. Кошель железной паутиной оплетен и цепочкой крепится – чтоб не срезали.
– Хороший куш, – кивнул Карфа насторожившемуся Грису. – Не стыдно будет нам старину вспомнить. Сколько парней можешь поблизости собрать?
Поразмыслив, Грис растопырил пальцы на руках, что должно было означать – десять.
– Троих довольно будет, – усмехнулся Карфа, – воин он – по всему видать – сильный, но куда ему против наших молодцов… Ты – троих, и я… троих. Да и здесь парочка найдется, кто в плечах покрепче и у кого в башке хмеля поменьше… только подмигни.
Договорив, Карфа и впрямь подмигнул соседнему столику. То же самое сделал и Грис. И тотчас двое неприметных оборванцев один за другим побрели к выходу из кабака, шатаясь и горланя при этом очень натурально.
Вскоре покинул «Серебряного льва» и Хаба. Уходил он, сгорбившись сильнее обычного, а у самого порога вдруг запнулся, словно хотел оглянуться. Но не оглянулся. Грохнула, захлопнувшись за ним, тяжелая дверь, навсегда отсекая когда-то легендарного душегуба от собратьев по ремеслу.
С той ночи больше никто Хабу не видел. Вполне вероятно, что он подался прочь из города и осел в лесной глуши, промышляя охотой на животных и случайных путников, где с годами окончательно озверел. А может быть, кто-то, таивший на него злобу, подстерег Хабу, лишенного теперь защиты Братства, и свел с ним давние счеты. А может, задремал хмельной старик под кустом, да обглодали его, бесчувственного, зубаны. Или, попросту хватив с горя лишка, свалился Хаба в сточную канаву и подох сам, без чьей-либо помощи. Никто не знал, как закончил свою жизнь Хаба, потому что никто и не думал искать его.
– Так что там этот старый пес про тряпки тявкал? – задумчиво выговорил Карфа, опустошив половину кувшина после ухода старика. – Мол, рукоять ими зря не заматывают?..
Грис выпучил глаза и замотал головой.
– Вот и я не понял, – хмыкнул Карфа, – совсем этот болван из ума выжил, сам не понимает, что несет. Главное – вот что. Чтоб не подумали уважаемые собратья, что этот верзила и нас сумел напугать – разберемся с ним по полной.
В молчании прошло еще несколько минут, в течение которых Грис от нечего делать сожрал целую миску сухарей, оставленных Хабой. А Карфа все сидел, потирая лоб, будто какая-то мысль не давала ему покоя.
– А если что пойдет не так, любезный друг, – медленно произнес он, – мы всегда сможем Гадхарда разбудить.
Видимо, Карфа сказал что-то совершенно неожиданное для Гриса, потому что тот вместо последнего сухаря прикусил глиняную миску.
– Надеюсь, мой любезный друг, до этого не дойдет, – вздохнул Карфа. – Хотя… кто знает… Этот пень Хаба, может, и сумасшедший, но чутье у него, прямо как у зверя дикого… В любом случае – у верзилы нет шансов. И еще… надо будет послать весточку страже, чтоб не торопилась, ежели какой шум услышит. Никто не должен помешать нам веселиться.
Карфа вдруг усмехнулся.
– Что нам король! – сказал он. – А, любезный друг? Что нам эти замшелые понятия о воровской чести? Новые времена – новые правила. Да если мы захотим, мы хоть завтра можем при дворе щеголять, а его величество даже не будет знать, кем мы были еще вчера… Так-то! Главное – нужных людей знать! Эх, любезный друг, я так рад, что судьба свела нас с Немым…
У Гриса вдруг вытянулась физиономия.
– Понял, понял… – закивал Карфа. – Ни слова никому о Немом… Конечно…
* * *
Оттар покрутил в руке кувшин – на дне кувшина гулко плеснуло. Оттар усмехнулся и швырнул кувшин через плечо, нимало не заботясь о том, куда именно он полетит и не приземлится ли на чьей-нибудь макушке.
Великий Громобой! Подумать только, еще два месяца назад он с радостью пробежал бы сотню-другую горных лиг за одну-единственную кружку теплого, прокисшего, мутного – какого угодно, лишь бы самого настоящего пива! Это сейчас, когда он легко может позволить себе глотать пиво хоть целыми бочонками, грех было б опускаться до вспененных и нагревшихся подонков, если в любую минуту ему проще простого заполучить вкусный, крепкий и в меру охлажденный хмельной напиток.
Вот Рыжая Магда со стуком поставила перед ним очередной запотевший кувшин. Поставила и уютно шлепнулась Оттару на колени, тем самым решительно положив конец попыткам Колченогой Зары и Нады Кривой занять эту позицию. Зара и Нада, с двух сторон украдкой двигавшиеся по скамье поближе к Оттару, уставились на Магду ненавидящими взглядами и зашипели, как кошки.
Да что Зара и Нада! Одна хромая, при ходьбе переваливается с ноги на ногу, будто больная утка, а вторая с громадным молочного цвета бельмом на правом глазу… Вот Магда – совсем другое дело. Эх, Магда! Задница – как два пышных каравая, только что вынутых из печи, груди – упруго покачивающиеся при каждом движении мехи, налитые молодым вином, и при всем при этом великолепии – неожиданно тонкий змеиный стан… А ямочки на раскрасневшихся щеках! На щеках, которые нельзя не ущипнуть, как нельзя не куснуть неожиданно открывшееся в прогале листвы румяное яблочко. А ноги! Белые-белые – чуть шлепнешь, и на коже вспыхивают дразнящие пунцовые пятнышки. А руки!.. Но, пожалуй, больше всего Оттара волновала грудь рыжеволосой. Так и тянет опустить разгоряченное лицо в глубокий вырез, словно в пьянящую морскую волну…
Оттару только недавно исполнилось девятнадцать. И жизнь его складывалась так, что до прошлого месяца отведывать женской ласки ему не приходилось. Когда он прибыл в Дарбион, ему были не совсем понятны жгучие взгляды, которыми щедро осыпали его особы противоположного пола: от сопливых девчонок с цыпками на босых ногах до почтенных матрон, которым в пору на загривке закручивать палочкой дряблую кожу, чтоб она не болталась складками от щек и шеи до самой груди. Но это только поначалу. В первую же ночь, которую он провел в специально отведенных для него покоях дворца его величества Ганелона, подчинясь внезапно охватившему его невыразимому удушливо-горячечному чувству, он сгреб в охапку служанку, наклонившуюся, чтобы взбить ему постель… Сгреб-то сгреб, а что делать дальше – понятия не имел. Впрочем, служанка… как, бишь, ее звали?.. даже не растерявшись, мигом разъяснила все затруднения. С той самой ночи будто какой-то маленький демон поселился в светловолосой голове юного Оттара. О чем бы он ни думал, всякий раз мысли его сворачивали в ту укромную темь, где жаркими кольцами сплетаются мягкие тела, где пыхтят невиданные никогда ранее перины и прыскают в стороны сладкие нутряные стоны…
