Островитянин взвыл и затараторил на своем наречии с такой скоростью, что оба гнома изумленно уставились на феларца.
— Что он говорит? — раздался дружный вопрос.
— А я почем знаю!? — мучитель с досады плюнул и отпустил свою жертву, — Сам черт не разберет их птичий язык!
— Вот и дознавайся теперь! — вдруг повысил голос Гортт, — Сам все искал убийцу — вот тебе он! А мы пойдем, нам с капитаном надо переговорить.
Ухватившись за такую возможность избежать бесплодных допросов, Тард согласно кивнул другу и они вместе вышли, оставив феларца сторожить пленника, не взирая на его громкие протесты.
Едва дверь закрылась бывший «бешенный» тут же замолчал. Глаза, метавшие громы и молнии до этого, мгновенно остыли и при той красноте, что оставалась в них от яда Кобры, стали еще более страшными. Феларец осторожно отступил спиной к пологу, что отделял кровать капитана, и склонился над лампой на столе.
— Что? Думал пытать буду? — зловеще прошептал сторож глядя на узника, — Ты ведь за Фениксом пришел, не так ли? Можешь не отвечать. Я сделаю вид, что поверил в то, будто вы островитяне не стремитесь узнать языка того королевства, где греете свои ребра!
Феларец уселся за стол и пристально разглядывал пленного. Парень был храбр. Не каждый на его месте в свои неполные шестнадцать лет смог бы сохранять присутствие духа перед этим «бешенным» и его огромной шпагой, которая лежала в ножнах на столе возле взваленных по соседству ног в черных сапогах.
— Будем ждать… — объявил феларец глядя на пленника, — Вздремни немного, тот, кто должен прийти, явится еще не скоро.
Из-за двери доносились приглушенные взрывы смеха и клацанье кружек. Праздник находился в самом разгаре. Капитан с присущей молодости щедростью потчевал моряков и наемников не разбирая чинов и народов. Вряд ли его предшественник позволил бы себе такое расточительство провианта, но плавание удалось, и до доков Трёделя оставалось не так долго. Там по договору их уже ждали свежие запасы воды и пищи. Прежний капитан был человеком зрелым и всегда держал команду в ежовых рукавицах, на своем веку повидав достаточно капризов от моря и прихотей судьбы даже на коротком пути. Поэтому моряки так старательно надрывали глотки, славя своего нового господина: шум, смех и веселье — все было для него и для команды впервые на борту этого судна. Беззаботность подкрепилась известием о поимке проникшего на борт шпиона, и это позволило всем окончательно расслабиться и придаваться пиру без оглядки на то, что трюмы остались без присмотра, что по палубе больше не ходили сторожа, хоть час и был поздний. На корабле осталось лишь несколько непричастных к празднеству. И только двое из них ничуть не жалели об этом.
Феларец стал недвижим будто статуя, устремив свой взгляд из-под нахмуренных бровей в сторону двери, чей засов так и не был заперт. Он терпеливо ждал, хотя и понимал, что момент появиться для Феникса по здравому разумению совсем неудачен. Бывший «бешенный» старательно размышлял чуть ли не над каждым шагом полукровки за последние дни. Все вроде складывалось как надо, и только неожиданное появление на борту островитянина спутало карты. Особенно озадачило то, что, пусть даже это оказался желторотый юнец, однако он довольно долго и с успехом прятался. В тоже время не оставалось сомнений и в том, кто именно его так отделал. По крайней мере для феларца это было очевидно. И тут-то и возникало главное сомнение, а сможет ли он совладать с противником из ранкенов, если даже молодой адепт сидевший перед ним, проявлял не по годам отменную храбрость и сноровку? Однако Карнаж на глазах беспробудно пьянствовал несколько дней и возможно теперь, после нападения этого щенка-островитянина, затаится и будет выжидать. Поэтому уверенность в визите Феникса таяла с каждой минутой, и феларцу становилось не по душе от мысли, что он мог остаться в дураках и не спать всю ночь в то время, как все остальные празднуют, а сам полукровка где-нибудь дрыхнет себе ногой отпихивает и не помышляя о том, чтобы явиться за тем, кто напал на него. Это было более чем разумно для того, чей язык еле ворочался несколько часов назад.
Тщетно пытаясь найти хоть что-нибудь, что придало бы уверенности в правильности решения, бывший «бешенный» снова погрузился в дебри памяти и тут, как гром среди ясного неба, его поразила неприятная догадка. От которой он даже вскочил и, стоя перед дверью, почувствовал, как его прошиб холодный пот. Перед глазами снова оказался расколотый на полу островитянский сосуд. Без сомнения в нем не осталось ни капли, но не это внушало беспокойство. Как? Каким образом от случайного падения могла расколоться бутыль с такими толстыми стенками? Ведь пол в камбузе был деревянным… Мысленно феларец поднял глаза на полукровку, оторвавшись от созерцания черепков, снова взял пивную кружку и отхлебнул. Нет, ему был предложен тот самый напиток, он хорошо помнил вкус еще с тех времен, когда состоял в охране дипломатической миссии из Шаргарда на острове Палец Демона и вместе с отведывателем кушаний они часто нарезались по вечерам этим островитянским пойлом. Но что же тогда? Чего-то не хватало для полноты картины любого пьянчуги, с которым сидишь нос к носу и воротишь свой потому что… Запах!
— Проклятье, старый я дурень, он же на самом деле трезв как стеклышко! Чертов ранкен! — произнося этот монолог, феларец отступал назад к пологу, что отгораживал кровать капитана.
По дороге споткнувшись о стул бывший «бешенный» гневно отставил его к стене и потушил лампу на столе, оставив только эльфийский ночник у самой двери. Скрывшись, за пологом, он медленно и беззвучно обнажил шпагу и, достав из-за ворота небольшой крестик на простой веревочке, поднес к сухим губам. Прошептав молитву, так как иначе как наваждением подобный просчет объяснить не мог, он только похвалил себя за то, что, неплохо зная полукровок, не оставил комнату в полной темноте. По крайней мере когда ему приходилось сражаться с полуэльфами тех часто подводило зрение, если бой проходил в сумерках — так наставлял покойный десятник своих подопечных в шарградской бригаде «бешеных».
Тем временем пленник, немало удивившись такому поведению своего сторожа, решил потрудиться над собственным освобождением и извлек потаенный кинжал из-за широкого кушака. Ремни плохо поддавались. От напряжения из рассеченного виска снова пошла кровь. Юноша терпел боль и продолжал работу, когда входная дверь беззвучно приоткрылась и внутрь шмыгнула высокая тень.
— Почему ты пришел за мной? — раздался тихий вопрос, но голос был твердым как сталь.
— Ты убил моего учителя! — сдавленно прошипел парень тоже по-островитянски, — Я пришел за твоей жизнью. Это моя месть!
