— Будь отважен, — сказала Ротруда. — Всегда и везде. Будь отважен, и все опасности обойдут тебя стороной. Помни: тот, кто слишком много думает о собственной безопасности, теряет ее, не успев этого заметить. — Она говорила буднично, словно констатируя факт.
«Надо ли расценивать эти слова как предсказание?» — спросил себя Маниакис. Обычно магия Халогаланда бывала настолько простой и непритязательной, что видессийцы, привыкшие к несколько театральному, шумному колдовству, зачастую просто не замечали ее. Как бы то ни было, подумал Маниакис, я получил дельный совет. Так он и сказал Ротруде.
— Хотя сегодня ты оставляешь меня, чтобы отправиться к другой, — по-прежнему спокойно ответила она, — все же я желаю тебе только добра и не вынашиваю никаких мыслей о мщении.
Для женщины, в жилах которой текла горячая кровь халогаев, произнести такие слова было огромной уступкой. Не меньшей, чем для видессийца поступиться символом веры, Маниакис медленно склонил голову, давая понять, что по достоинству оценил сказанное.
— Мне будет очень недоставать тебя, — сказал он. Потом, взъерошив волосы Таларикия, такие же черные, как его собственные, и такие же прямые, как у Ротруды, добавил:
— Мне будет очень недоставать вас обоих. Но все же я должен идти.
Ротруда кивнула; ее лицо оставалось совершенно спокойным. Женщины Халогаланда, как и мужчины этой северной страны, самым страшным позором считали слезы на людях. Если она заплачет, то лишь потом, после того как Маниакис покинет дворец. И о ее слезах будет знать только ее подушка.
Двери резиденции бесшумно закрылись за Маниакисом. Что ж, вместе с ними закрылась первая книга его жизни. А с первыми шагами вниз, по дороге к гавани, перед ним начал разворачиваться свиток папируса новой, совершенно иной книги.
В гавани не было свободного пятачка. Почти все военные корабли, какими только могла похвастать Калаврия, теснились у причалов. В северных бухтах осталось всего несколько судов, необходимых для защиты острова от пиратских рейдов морских разбойников из Хатриша, Татагуша, Агдера и даже из далекого Халогаланда. В нынешних условиях, когда само дальнейшее существование Видессийской империи стояло под вопросом, Калаврия должна была суметь постоять за себя.
Рыбацкие суда, обычно стоявшие на якорях в гавани Каставалы, теперь были вынуждены покинуть ее, освободив место военным кораблям. Большая часть этих суденышек сейчас промышляла в море, пытаясь наловить достаточно рыбы, чтобы прокормить не только население Каставалы, но и множество солдат и матросов, прибывших в город за последние недели. Когда вечером рыбацкие суда вернутся, из-за недостатка места в порту их придется вытащить на берег. Стоит разыграться серьезному шторму, и в Каставале разразится голод, а Генесию больше не придется опасаться угрозы с востока империи.
Маниакис шел вниз, по дороге от губернаторской резиденции к гавани. Подумать только, всего несколько недель назад они с Регорием спешили той же дорогой, чтобы узнать, какие новости доставило на Калаврию большое торговое судно. Ни один из них тогда даже предположить не мог, что именно эти новости заставят их очертя голову окунуться в стихию того самого восстания, которое старший Маниакис незадолго перед тем решительно назвал заранее обреченным на провал.
Горожане то и дело останавливались, чтобы поглазеть на младшего Маниакиса, быстро шагавшего по улочкам Каставалы. За долгие годы он привык к подобному вниманию — людей всегда интересовало, чем занимается сын губернатора. Но теперь он уже не был просто сыном губернатора…
— Слава тебе, Маниакис Автократор, победитель! — раздался чей-то возглас.
Он поднял руку в ответном приветствии. Громкие крики со всех сторон повторялись снова и снова, хотя любому было ясно, что подобные знаки почтения пока преждевременны. Лишь после того, как экуменический патриарх совершит обряд помазания и коронации в Высоком храме столицы, Маниакис получит формальное право носить титул Автократора империи. Но наивный энтузиазм доброжелателей трогал его очень мало. Ведь если он не сумеет в самом скором времени действительно стать Автократором, ему придется умереть. Вот и все. Другого выбора у него уже не было.
Толпы матросов, наполнявшие улицы Каставалы с тех пор, как Маниакисы созвали их сюда со всей Калаврии, исчезли. Сейчас все моряки находились на своих кораблях. Что ж, если ветер будет благоприятным, флот поднимет паруса уже сегодня после полудня. Если нет… Даже отплытие может оказаться нелегким делом. Маниакис допускал такую возможность. Всегда следует рассчитывать на самое худшее, подумал он, и тогда никакие случайности не застанут тебя врасплох.
Копье с черепом Хосия — грозное предупреждение врагам Генесия, — больше пяти лет мозолившее всем глаза у входа на главный пирс, наконец исчезло оттуда.
Маниакис приказал перенести его на борт своего флагмана. Прежде мало кто питал теплые чувства к клану Ликиния, но все познается в сравнении. Особенно когда приходится сравнивать с таким кровавым тираном, как Генесий. А потому, чтобы привлечь как можно больше сторонников, было просто необходимо объявить своей целью отмщение за павшую династию. «Проклятый Шарбараз», — раздраженно пнув комок грязи, подумал Маниакис. Царь Царей тоже на всех углах трубил о том, что его единственная цель — отмщение за Ликиния. Это действовало. Даже Маниакис, знавший больше других, иногда спрашивал себя, не может ли каким-то чудом тот рядившийся в императорскую тогу видессиец, которого Шарбараз таскал повсюду в своей свите, не может ли он и в самом деле оказаться Хосием, сыном Ликиния. Но если раньше Маниакис втайне склонялся к тому, чтобы признать самозванца, — просто в качестве средства, способного избавить Видессию от Генесия, — то теперь, хвала Фосу, подобный отвратительный выбор перед ним больше не стоял.
Маниакис переименовал самый мощный корабль своего флота. Новое имя флагмана было «Возрождающий» — явный намек на то, что вместе с ним в Видессию придут надежды на лучшее будущее. Среди судов, стоящих в гаванях Ключа, «Возрождающий» показался бы кораблем среднего размера, а в имперском флоте столицы место нового флагмана оказалось бы еще более скромным. А потому Маниакис и его родичи отдавали себе отчет в том, что если военный флот империи не захочет примкнуть к поднятому ими восстанию, то мятеж будет быстро и легко подавлен.
Усилием воли Маниакис запретил себе даже думать о возможности поражения. Отвечая на приветствия, он твердым шагом подошел к месту, где был ошвартован «Возрождающий». На причале, неподалеку от флагмана, уже находился иерарх Каставалы, облаченный в роскошную, шитую золотом мантию с голубым кружком, знаком Фоса-солнца, на левой стороне груди. Он возносил молитву благому и премудрому Господу, прося провести флагман невредимым сквозь все предстоящие сражения. За спиной иерарха два клерика низшего ранга в простых серых рясах размахивали кадилами, из которых курился дымок, напоенный сладким ароматом корицы и острым, горьковатым запахом мирта.
