— Непросто тебе будет обвенчаться с ней, раз все против вас.
— Возможно. Но я всё равно это сделаю. — Выражение его лица из мечтательного сразу стало серьёзным, он захлопнул коробочку и сунул её обратно в сумку. — Правда, не сейчас. Сейчас важнее обосноваться в Империи, получить там работу, иначе мне нечего будет предложить Виолетте, а она привыкла к роскоши…
— Это потребует времени, гораздо большего, чем месяц, или даже год…
— Ну и что? Я хочу жить в Империи, и я многое готов вложить в достижение этой цели — и силы, и время.
— Похвально, молодой человек, весьма похвально…
* * *
Побеседовав с чародеем, Бориславский отлучился в соседние покои, где, на кровати, лежал Яков Пластов, глава посольской группы. За ним ухаживал молодой инквизитор.
— Глеб, выйди, нам нужно поговорить… — Сказал Борис Борисович. Молодой инквизитор тут же вышел, поставив миску с отваром на стол. Посол уселся на освободившийся табурет. — Как ты?
— Не впервой… — Отозвался Пластов.
— Главное, чтоб не в последний.
Яков закрыл глаза; холодная испарина покрывала его лоб.
— Держись друг, скоро будем дома… Хочу с тобой обсудить одну вещь. Сегодня встретил молодого человека, желающего стать имперцем. Он хороший маг, потенциально — отличный, амбициозный, слегка наивный и самонадеянный, к тому же уже принявший Бога. Из него, умелыми руками, можно будет вылепить отменного инквизитора… — Бориславский сейчас говорил не столько с Пластовым, сколько просто проговаривал собственные мысли вслух.
— Ты хочешь взять его?.. — С трудом отозвался Яков. — Бери. Может… что-то и выйдет из него… Что там ниамблы?..
— Шпионят, занимаются провокациями. Как обычно.
— Не вовремя они… появились. И я ещё… расклеился… Мы должны защитить информацию.
— Говорил я тебе — завязывай с разъездами, сидел бы сейчас в удобном мягком кресле, да бумажки перебирал. А сейчас… ты хоть понимаешь, что в таком состоянии до границы не дотянешь? Но ты прав, пробить твой «ментальный щит» и залезть к тебе в голову ничего для них не стоит…
Борис Борисович достал из кармана мешочек с какими-то измельчёнными высушенными травами. Вскоре из них был приготовлен отвар, который Пластов, зажмурившись, выпил. После этого сон быстро смежил его веки, а дыхание стало едва ощутимым — вытяжка из ядовитых растений привела его в состояние искусственной комы.
Бессознательное состояние представляло собой единственную действительно надёжную защиту от ниамблского умения читать мысли, и проникать ещё глубже, в память, извлекая любые хранимые в ней сведения. Многие маги жаждали постигнуть сложное искусство «прочтения мнемы», в то время как другие создавали затейливые амулеты и изобретали разнообразные способы, чтобы защитить и обезопасить себя от ментального вторжения. Однако ничего лучшего, кроме как лишение сознания, которое как раз и открывало проход к воспоминаниям, придумать всё равно не смогли.
* * *
Грей всю ночь дежурил у постели больного посла, доказывая свою полезность и целительскую состоятельность. К сожалению, не все болезни представлялось возможным исцелить с помощью потоков магической энергии. Однако маг преуспел во врачевании имперца снадобьями собственного изготовления, каждый час потчуя его маленькой рюмкой душистого травяного зелья. Мужчине действительно стало легче, мучительные, ноющие боли отпустили его, хотя слабость оказалась пока что непреодолимой.
Попутно чародей приводил в порядок свою одежду. Чтобы отчистить рубашку от грязи и пятен крови, пришлось бы пожертвовать целым флаконом довольно дорогого алхимического состава, но он, поразмыслив, всё-таки пошёл на такое расточительство, хотя бы потому, что носимый шёлковый комплект стоил ещё дороже, а запасной попросту отсутствовал. Потом занялся штопкой — у него выходило довольно ловко, в наёмничьих походах Август научился владеть иголкой не хуже, чем клинком, так что вскоре его одеяния приобрели первозданно-белоснежный цвет и вполне приличный вид.
С утра, как и намечалось, купили пару лошадей по сходной цене, церемонно распрощались с графом, хотя тому эти чопорные дипломатические ритуалы вовсе не были нужны, и выехали.
Впереди ехал молодой инквизитор, по центру — носилки между двумя лошадьми, а по бокам — Август и Борис Борисович. Лошади шагали медленно, размеренно, так, что носилки почти не трясло.
Грей ехал, не снимая с себя рюкзака, больше похожего на обитую кожей деревянную тумбу с выдвижными ящиками, к которой приделали лямки. Он выдвинул нижний ящик, (ящики для удобства находились сбоку, на левой стороне), вытащил оттуда какую-то книгу, и, отпустив поводья, погрузился в чтение.
— Что читаешь? — Поинтересовался Борис Борисович.
Юноша развернул книгу так, что тот увидел чёрный переплёт с золотым крестом.
— Это Библия. Настоящего имперского издания. Я заплатил за неё две сотни серебром, но ничуть не жалею. Библия — книга на все времена, ценнейшая кладезь заветов.
— Я её читал всего три раза.
— Здорово, а я ещё только второй раз читать начал.
Где-то недалеко раздался звон гитарных струн, и кто-то запел задорную песню.
Имперцы никак не отреагировали и спокойно продолжали путь. Зато Август, не отрываясь от чтения, заметил:
— Мне определённо знаком этот голос.
— И кто же это там так надрывается? — Поинтересовался молодой инквизитор, обернувшись назад.
— Ещё минуту терпения, и он сам представится. — Усмехнулся Грей.
И действительно, через минуту из близлежащих кустов на дорогу выскочил худощавый оборванец с белёсыми, взъерошенными волосами торчком и с гитарой в обнимку, и провозгласил:
— Я - Эстель, странствующий менестрель, господа проезжие, будьте вежливы, будьте так добры принести дары, хоть монетку бросьте, очень, очень просим!
— Мужик, посторонись! Не видишь — люди серьёзные едут, могут и наехать! — Крикнул молодой инквизитор.
— Нет, ну погодите, господа! — Воскликнул Эстель, отпрыгивая в сторону. — Ну дайте мне монетку, а я ваши подвиги воспою, если вы мне про них расскажете! — Он ударил по струнам.
— Убери балалайку. — Бросил инквизитор.
— Ну, господа! Ну, смилуйтесь, сжальтесь! Я не ел уже целую неделю, я нищ, оборван и голоден, сжальтесь, господа! — Чуть не плача, взмолился Эстель, и вдруг заметил Грея. — Август! Август Грей! — менестрель подпрыгнул от радости, чмокнул свою гитару и ринулся к юноше.
Ведущий выхватил саблю и преградил дорогу.
— Стоять!
— Стою, стою! — Эстель замер, подняв вверх правую руку, левой он держал гитару. — Август, это же я! Эстель! Из Альдомифа! Помнишь?!
