— Да никак ты собрался уйти от меня? — презрительно хохотнул дракон. — И тебе правда кажется, что ты сможешь? Ну попробуй, попробуй!
Дракон своими собственными силами с лязгом распахнул наружный люк. В кабину хлынули прохлада и безжалостный свет едва занявшегося утра. Свежий ветер принес ароматы лесов и полей. Это заставило Вилла болезненно ощутить свою собственную кислую вонь, насквозь пропитавшую внутренности дракона.
— Ты нуждаешься во мне куда больше, нежели сам я когда-либо нуждался в тебе, — я об этом заранее побеспокоился! — продолжал дракон. — Ты не сможешь никуда убежать, а если и сможешь, твой ненасытный голод быстро приведет тебя обратно, с оголенными руками, запястьями вперед. Ты меня желаешь. Ты без меня нестерпимо пуст. Ну давай! Попробуй убежать! И сам потом посмотришь, что из этого получится.
Вилл задрожал.
А потом вылетел из люка и рванул, не разбирая дороги, лишь бы подальше от дракона.
Вечером, как только село солнце, Вилла начало рвать, буквально выворачивая наизнанку. Затем ему свело живот, начался жестокий понос. Скрючившись от боли, грязный и зловонный, он забился поглубже в непролазную чащу Старого леса и то выл по-волчьи от тоски, то катался по земле от нестерпимой боли. Тысячу раз ему хотелось вернуться в село, вернуться к дракону. И тысячу раз он говорил себе: ну потерпи еще немного. Еще немного, а потом можно будет и сдаться. А пока еще рано.
Еще немного. Пока еще рано.
Скоро, совсем скоро. А пока еще рано.
Страстное желание вернуться то накатывало, то чуть отступало. Когда оно отступало, Вилл начинал хоть что-то соображать и думал: если я продержусь целый день, следующий день будет легче, а третий — и еще легче. Когда тошнотворное желание вновь накатывало, проникая в каждую клеточку его тела и воспламеняя мучительной ломотою каждую его кость, он снова твердил себе: пока еще рано. Продержись еще хотя бы пару минут, а потом можно будет и сдаться. Скоро, совсем скоро. Ну продержись еще немного. Еще немного.
Он нашел в небе Косу и прикинул по ее положению, что до рассвета еще долго, что ночь не дошла еще до половины. Вся эта его твердая решимость, все его старания держать себя в руках хоть и казались бесконечно долгими, но реального времени почти не заняли. От жалости к себе он даже заплакал. Но разве же он не старался? Старался, Безымянные тому свидетелями, ну и что же из этого вышло? Их промыслом было предначертано, что он потерпит поражение, а раз так, можно и бросить тщетную борьбу. И он решил ее бросить.
Но не сейчас, а скоро, совсем скоро.
Так продолжалось всю ночь. Цепью постоянных поражений и постоянным откладыванием окончательной капитуляции. Иногда Вилл начинал лупить кулаками по жестким, покрытым корявой корой стволам столетних вязов, чтобы боль в разбитых костяшках хоть чуть-чуть отвлекла его мысли. Равнодушная ко всем его страданиям Коса тащилась по небу и мало-помалу бледнела. Нет, ничего не получалось! И пора бы в этом признаться и бросить тщетные старания. Пора вернуться к господину и честно признать, что разлука с ним просто невыносима.
Но пока еще рано.
Скоро, совсем скоро.
К утру самое страшное было позади. Едва забрезжил рассвет, Вилл постирал свою одежду в ручье и развесил ее сохнуть. Чтобы совсем не продрогнуть, он расхаживал взад-вперед, в голос горланя «Chansons Amoreuses»[9] Мерлина Сильвануса, те из пяти с лишним сотен куплетов, какие ему удалось припомнить. Когда одежда подсохла и ее, хоть и влажную, можно было уже надеть, он отыскал огромный, с детства знакомый дуб и выудил из глубокого дупла в детстве же украденную бельевую веревку. Забравшись повыше, чуть не на самую верхушку огромного дерева, он привязал себя к его стволу и быстро уснул, убаюканный неумолчным шепотом листьев.
Время шло и шло.
Через две недели к Виллу пришла Старая Ведьма Бесси. Вилл сидел в тени огромного дуба на лужайке, буйно поросшей молочаем, кисточками рогатого бога и кружевами царицы Мэб[10]. Пчелы прилежно и не без выгоды для себя опыляли скромную лесную флору. Чуть в стороне виднелся древний курган, раскопанный когда-то искателями сокровищ, которые выкинули оттуда все кости и оставили валяться на солнце. Там-то, в некоем подобии пещеры, и спал Вилл прошлой ненастной ночью под плеск дождя, завывания ветра и пушечные раскаты грома. Сельские избегали кургана, в котором, по их мнению, угнездились неприкаянные души далеких предков, но Вилл этим сказкам не верил, и никакие духи так за всю ночь ему и не явились, не потревожили его сон.
Правдосказательница поклонилась и официально, без всяких эмоций произнесла:
— Господин дракон просит тебя вернуться.
Вилл не стал расспрашивать высокочтимую ведьму, как она сумела его найти. Мудрые женщины умеют многое и никогда не объясняют свои умения.
— Я вернусь, — ответил он, — когда буду готов. Мои дела здесь еще не закончены.
Иголкой, многотрудно изготовленной из длинного шипа терновника, и нитками из раздернутых на волоконца травинок Вилл сшивал воедино листья дуба, ольхи, ясеня и тиса. Работа оказалась очень нелегкой и заставила Вилла навсегда проникнуться уважением к прилежным мастерицам, день и ночь корпящим над своим шитьем.
— Ты подвергаешь нас серьезной опасности, — нахмурилась Бесси.
— Он не станет убиваться из-за такой ерунды, как сбежавший мальчишка. А уж тем более когда он точно знает, что рано или поздно я вернусь.
— Это правда.
— Только зачем же, высокочтимая леди, щеголять здесь этим твоим ремеслом? — безрадостно усмехнулся Вилл. — Говорила бы ты лучше со мной, как с любым другим из наших сельских. Я больше на дракона не работаю.
— Это уж как тебе хочется.
Правдосказательница поправила обвивавший ее плечи платок, с размаху плюхнулась на землю и скрестила ноги. Одно-единственное движение, и она снова стала той давно знакомой Бесси.
— Забавно, — сказал Вилл, ни на секунду не оставляя свою работу. — Ты немногим старше меня, теперь я это прекрасно вижу. Будь сейчас спокойное, мирное время — кто знает? Года через два, ну через шесть лет я повзрослел бы достаточно, чтобы заявить на тебя права согласно древнему обычаю зеленой травы и полной луны.
— Что это, Вилл? — улыбнулась Бесси. — Да никак ты со мною заигрываешь?
— Если бы так, — Вилл поймал нитку на зуб и перекусил ее, — я постарался бы сесть к тебе поближе. И шитье бы на время оставил — освободил бы руки, чтобы говорить по-доходчивей.
— Уж больно ты сегодня смелый.
— Я повзрослел. Какие-то месяцы назад я был совсем еще сосунком и очень бы встревожился, приди мне подобные мысли в голову. Но теперь… Ладно, все равно ничего такого не будет, или ты думаешь иначе?
