— Что молчишь? — нахмурился старик. — Или не так?
— Я много потрудился, — сказал Лионель. — Богиня Мудрая милостива ко мне, но я и сам кое-чего стою.
— А! все такой же. Гордец, честолюбец! Когда-нибудь погибнешь ты через свою гордыню, мальчик.
Лионель слегка улыбнулся.
— Надеюсь, это случится не скоро, учитель.
— Мало тебя розгами драли! — резко сказал мэтр Эйбел. — Мало в тебе смирения!
— Так ведь если всю жизнь к земле пригибаться, в небо не взлететь, — заметил Лионель.
— А тебе в небо захотелось?
— А вам, мэтр, разве не хочется?
Некоторое время старик молчал, меряя его взглядом. Ноздри его дрожали.
— Что ты задумал? — спросил он почти шепотом.
— О чем вы, учитель?
— Что ты задумал?! — повысил голос мэтр Эйбел и вдруг вскрикнул: — Не смей лгать мне! Я тебя знаю как облупленного! Говори — что за мысли такие у тебя завелись?!
Лионель молчал. Старик действительно хорошо его знал и угадал насчет тайных мыслей. Свой замысел Лионель вынашивал долго, но не доверил бы его никому, даже бывшему своему наставнику. Потому что знал: осуществить задуманное ему не позволят. А целил он не куда-нибудь, а прямо в небо.
То есть, выражаясь фигурально.
Ему не давалась магия творения. Не та, которая была доступна многим сильным магам (в том числе и мэтру Эйбелу). Слепить из кажущегося «ничто» камень, комок глины, кусок руды — проще говоря, неорганический предмет — мог почти каждый, кто носил синюю мантию. Умение создавать растительную органику давалось немногим. Лионель умел и это.
Творить живое — дышащее, чувствующее, — по преданиям, способны были только и исключительно Боги.
Но Лионелю в это не очень верилось.
Все дело в том, считал он, что маги искусственно ограничивали поток, который пропускали через себя. А происходит это от неуверенности в себе и своих силах. И Лионеля с детства учили сдерживать поток магии, нарочно зажимать его, чтобы не допустить стихийного прорыва. "Никогда не выкладывайся полностью", — повторяли наставники. Лионель и сам долгое время боялся, что магия, если однажды ослабить барьеры, захлестнет его с головой, выпьет его силы и уничтожит рассудок.
Но что, если однажды раскрыться для магии полностью? Если вложить в заклинание всего себя? Как знать, может быть, именно полная самоотдача поможет ему овладеть умением, которое до сей поры было доступно лишь Богам?
Конечно, было страшно. Лионель понимал, что может погибнуть, не справившись с потоком. Но ведь рисковать будет он один. Лионель рассудил, что лучше нарушить храмовые правила, которые запрещали начинать сложные эксперименты в одиночку, чем подвергать опасности братьев-храмовников. По правилам, требовалось присутствие хотя бы одного ассистента, который экранировал бы заклинание при необходимости, но все молодые маги были много слабее Лионеля и могли пострадать. А к старшим обращаться он не смел. Знал, что сочтут его замысел богохульством. И, пожалуй, запретят доступ в лаборатории.
И он заранее знал, что мэтр Эйбел тоже его не поддержит. Потому и молчал.
Распалившийся же старик покинул свое место и подскочил к нему с удивительной для его лет резвостью.
— Молчишь? Выдрать бы тебя хорошенько! Или отдать ментальным магам. У них, небось, живо заговорил бы! Да, да, к ментальным магам тебя!
— У вас нет оснований подвергать меня ментальному допросу, — очень спокойно возразил Лионель.
— Основания тебе нужны? — мэтр Эйбел занес было руку, чтобы отвесить ему подзатыльник, но спохватился. Вспомнил, что перед ним стоит не послушник, а посвященный маг. — Будут тебе основания.
Лионелю стало слегка не по себе. Встреча с ментальными магами грозила большими неприятностями. Кому понравится, когда в твоих мыслях роются бесцеремонно, как в платяном шкафу? Ментальный допрос — процедура унизительная и болезненная, а потому прибегали к нему в крайних случаях. Да и ментальных магов было очень мало, на всем материке — два-три человека. Со всякими глупостями к ними не обращались, но если мэтр Эйбел сочтет, что дело достаточно серьезное…
Значит, откладывать осуществление задуманного дальше было нельзя.
— Право, вы напрасно волнуетесь, — тихо проговорил Лионель.
— Не держи меня за дурака, — раздраженно фыркнул старик. — Я тебя учил и знаю, на какие прожекты ты способен замахнуться. Ишь, в небо ему захотелось! Учти, мальчик, насчет ментальных магов я не шутил.
— Я и не думал, что вы шутили, учитель.
Мэтр Эйбел беспокойно расхаживал по классу. Лионель спрятал невольную улыбку: ему вспомнилось, как мальчиком во время уроков он сидел, не смея поднять головы, и слушал эти нервные стариковские шаги и шелест шелковой мантии. Но, по-видимому, ему все-таки не удалось сохранить серьезное выражение лица. Старый маг глянул на него, и светлые глаза сыпнули искрами.
— Ты еще здесь? Чего скалишься? Тебя разве дела не ждут? Так чего же ты тут прохлаждаешься? Иди, я еще позже с тобой поговорю!
Лионель поклонился и повернулся к двери.
— Нет, погоди! Что-то я еще хотел… А! — мэтр Эйбел гневно на него воззрился. — Я слышал, что эта девица, как ее там… Лионетта?
— Да, мэтр.
— Так вот, я слышал, что она по-прежнему состоит при тебе. Правда это?
— Правда.
— Ты жениться на ней, что ли, надумал?
— Нет, учитель. Лионетта мне как сестра.
— Да? а я вот слышал другое. Как сестра, да ведь не сестра…
Лионель, до сих пор внешне спокойный, вспыхнул.
— Учитель! Неужели… вы поверили сплетне?
— Дыма без огня не бывает, мальчик, — проворчал мэтр Эйбел. — Она девица, она хорошенькая, а ты — мужчина, молодой и тоже не урод. Вы часто бываете вдвоем — и в библиотеке, и в классах, и… в спальне…
— Мы вместе росли…
— Но крови вы разной. И даже если между вами ничего нет…
— "Если"?! — возмутился Лионель.
— Хорошо, хорошо. Прости. Я тебе верю. Но посуди сам: что девице делать среди братьев?
— Богиня не запрещает женщинам искать знаний, — резко сказал Лионель.
— Допустим. Но есть еще и устав гильдии… Надеюсь, ты не забыл его?
Лионель долго молчал.
— Раньше вы не возражали против того, чтобы мы с Лионеттой виделись, учитель.
Не ответив, старик отвернулся.
— Иди, мальчик, возвращайся к своим делам. А я еще побеседую насчет тебя с гильдмастером.
Лионель рванул было ртом воздух… Но вовремя одумался и проглотил все слова, какие вертелись уже на кончике языке. Хуже не придумать — спорить и возражать мэтру Эйбелу, когда он в столь раздраженном настроении. И Лионель вышел из класса, так и не сказав ничего. И даже не поклонился.
