Ален и Джеффри встретили атаку, отразив ее щитами и мечами, прорычав ответные угрозы.
Лицо Алуэтты вытянулось.
— Берегись, дорогая! — крикнул Грегори.
Ответом ему был только вопль. Он увидел, как толпа навалилась на его возлюбленную. На оставшихся трех мужчин градом посыпались каменные топоры и булыжники из пращи. Сколько они не рубили их мечами, на место павшего вставал новый воин-дикарь. Было что-то непостижимое и загадочное в этой неистребимости.
— Прочь! — прокричал Грегори, когда земля и камень взорвались пред ними. Испуганные горцы шарахнулись в сторону, но тут же снова полезли в драку.
— На помощь! — раздался крик Алена.
Грегори бросился на зов. Горцы обступили принца-наследника.
Лишь миг колебался Грегори, потом метнул вперед заклинание огня, добавив:
— Гори вы все ясным пламенем!
Столбы огня немедленно вырвались из земли, окружив принца. Обожженные горцы тут же отступили.
Грегори развернулся, высматривая похитителей невесты.
Вот трое споткнулись и упали, но еще трое бросились на сопротивлявшуюся девушку. Один закричал, сгибаясь пополам — она удачно попала ногой в пах.
Наконец им надоело, и они просто огрели ее по голове дубиной. Алуэтта свалилась, как подкошенная.
Грегори почувствовал, что сам превращается в берсерка. Он издал дикий вопль такой силы, что многие дикари похватались за уши или попадали. Другие затряслись от страха. Казалось огонь, внезапно вызванный магом из-под земли, стал гореть в их головах. Те, кто несли Алуэтту, рассыпались по сторонам, как горох, но осталось двое, и они семенили вперед, унося свою добычу.
Тропа перед ними вспыхнула, но они, не сбавляя хода, перепрыгнули костер и помчались дальше. Булыжники стали трястись, высвобождаясь из плотно укатанной дороги, и покатились с горы. Перепрыгивая через них и уклоняясь, дикари уносили Алуэтту.
За ними устремились и остальные горцы, оставляя поле боя.
— Бегут! — закричал Ален. — Мы обратили их в бегство!
— За ними! — прокричал Джеффри.
Но похитители уже исчезли с глаз долой, унося добычу в каменный лабиринт гор.
Вскоре братья Гэллоуглассы стояли на самой вершине горы, вглядываясь в каменный лабиринт — множество щелей и трещин, поросших лишайником. Где укрылись горцы — понять было невозможно.
— Опоздали!
Грегори упал на колени и застонал.
Джеффри опустил руку ему на плечо.
— Мужайся, брат! Мы найдем ее, найдем во что бы то ни стало, и ни один ее волосок не пострадает. Мы перевернем эти горы, если понадобится.
— Я сам раскрошу эти горы до последнего камешка! — лицо Грегори было искажено горем и злобой. — Я пересчитаю им кости! И пусть только тронут ее, пусть только попробуют причинить ей не то что боль, но и малейшее неудобство — и каждый из них умрет медленной и мучительной смертью.
Джеффри озадаченно покачал головой: еще ни разу не видел он младшего брата в такой ярости. Никогда этого кабинетного мага, ученого, школяра не сотрясала такая необузданная свирепость. Только сейчас он понял, как страстно влюблен Грегори. До самого этого момента он не верил, что Грегори, как все остальные, способен страдать и любить.
Первое, что ощутила Алуэтта, придя в себя — это жуткая головная боль. Она попыталась вновь закрыть глаза, чтобы уйти от боли, как от наваждения, но не тут-то было — боль не уходила и не отпускала ее. В отчаянии она усилила производство эндорфинов. Боль не уходила, но странно сдвинулась, как будто на дальнюю сторону невидимого барьера, словно она разделила себя и боль, перестала отождествлять себя с нею.
Она знала, что такая попытка спасет ее ненадолго.
Зато теперь она могла думать безболезненно и хотя бы соображать. Что случилось? Двигаясь по эндорфинному туману, Алуэтта наткнулась на опухоль посреди мозга, где-то в области макушки, или, как выражаются в простонародье, «кумпола». Ничего удивительного, что так сильно болело. Вот это удар! Она двинулась вдоль этой зоны, приводя капилляры в порядок, растворяя тромбы и очищая мелкие кровеносные сосуды, наполняя их свежей кровью и заставляя кровеносную систему работать в соответствии с возникшими потребностями в дополнительном притоке кислорода. Постепенно самочувствие возвращалось в нормальное русло.
Когда боль несколько спала, она стала размышлять над причиной травмы — кто это ее так двинул и чем.
Может быть, она упала со скалы или с коня и ударилась о камень? Нет, все не то. Память медленно возвращалась, точно сбежавший супруг — какая-то орда дикарей, одетых одинаково — в юбки. Горцы. Горское племя. Но куда же они подевались? И, раз уж на то пошло, где она вообще находится?
Наконец ей удалось переключить внимание на внешний мир — а что творится там? Тут же послышались смех, хвастливые разговоры, бахвальство, кичливые возгласы, короче, типичная атмосфера охотничьих разговоров на привале. «Какой-то диалект», — подметила Алуэтта, но это ее не смутило. Она прекрасно разбиралась в местных наречиях. Точнее, они просто не представляли для нее проблемы — когда читаешь мысли, совсем не обязательно владеть языками.
Но раз она в стане врагов, то как ей освободиться — и вообще, возможно ли это? Она попыталась пошевелить руками и ощутила сопротивление. Ноги тоже были связаны, и теперь она явственно почувствовала во Рту кляп, который невозможно было вытолкнуть: под челюстью был завязан узел.
Стало быть, дикари знали, кто перед ними, и не оставили ведьме ни единого шанса.
Но откуда они могли узнать, кто она? Они что, наблюдали за ней из кустов? Или слух о чародейке, уничтожающей огров, уже пошел по всей округе? Она чуть заметно приоткрыла трепещущие веки и посмотрела сквозь ресницы. Перед ней сидел некто — видимо, один из горцев. Большая боевая дубина лежала у него на коленях. Видимо, ему был дан приказ глушить ее, как только она попытается применить свои чары.
Горец даже не смотрел в ее сторону — он смеялся и чокался с кем-то деревянным кувшином.
Алуэтта покосилась, повела глаза в сторону — и разглядела его друзей — освещенные костром силуэты. Она почти не различала лиц за языками пламени.
Интересно, что за народ? Она попыталась определить это по акценту. Ослабив поток эндорфинов, Алуэтте удалось лучше сконцентрироваться над задачей.
Головная боль сразу усилилась, набрав ту же разрушительную силу, что была вначале, когда она очнулась.
Алуэтта не была знатоком диалектологии, но вот гортанные «ха» и «ка», выпадение «эл» и передненебной аффрикаты «те», а также несколько непривычно искаженные гласные наводили на определенные предположения. Вскоре она распознала таки этот диалект и мигом поняла все, что они говорили:
