— Чем могу служить?
— Брак зарегистрировать можете?
— То есть?
— Пожениться мы хотим….
— Когда?
— Сию минуту.
— Простите, есть определённые правила — сроки, прописка. Вы, как я вижу, человек приезжий…. А девушка ваша?
— А если будет звонок? Оттуда, — потыкал пальцем в потолок.
Глава опасливо покосился на палец и потолок, промолчал, пожав плечами. Я достал мобилу. Она спутниковая — по барабану все расстояния. Набрал номер, в двух словах объяснил желание. Добавил твёрдо — мне надо.
На том конце коротко хохотнули:
— Ну, ты Гладышев, что-нибудь да отчебучишь. Наши поздравления. Есть кто рядом?
Я передал трубку местному Главе. Тот взял её кончиками пальцев, косясь с опаской.
— Да…. да…. да…
Потом назвал себя и опекаемое им поселение.
За окном надрывается вьюга. Мы молча сидим и смотрим на чёрный аппарат, который должен разразиться трелью и приказать хозяину кабинета объявить нас с Любой мужем и женой. Сидим, молчим, ждём. Мне надоело.
— Магазин далеко?
— Так это… здесь же — с обратной стороны.
Нашёл, вошёл, огляделся. Выбор не велик, но для села вполне приличен. Бросил взгляд в кошелёк — кредиткой здесь не размашешься. Наличка ещё есть.
— Доставочку обеспечите — закажу много.
— А куда? — молодая располневшая продавщица была само обаяние.
— Вот если по этой улице пойти туда, с правой стороны последний дом.
— Так это Морозовых дом.
— Да-да, Морозовых.
— Родственник что ль?
— Не важно.
Загрузил в пакеты шампанское, коньяк, фрукты и конфеты. Остальное обещали донести. Вышел на крыльцо — Глава бежит, простоволосый, в пиджачке, как сидел.
— Позвонили…. позвонили…. от самого губернатора позвонили. Где ваша невеста? Где остановились-то? Сюда подойдёте или мы к вам?
— Вы к нам. Алексея Морозова дом знаете?
— Деда Мороза? Кто ж его не знает?
Свидетелями стали наши хозяева. Шокировало их не скоропалительность нашего решения, а суета и угодливость сельского Главы. Видать, не простые мы люди, раз он в дом примчался с печатью и книгой записей актов гражданского состояния.
Люба приняла всё, как должное, и бровью не повела.
Наутро Глава прислал свою Ниву, и конвоируемые бульдозером мы двинулись в Лебяжье. Впрочем, пурга начала утихать ещё с вечера. Ночью даже вызвездило, и тряпнул мороз. Утром ещё задувало немного, а потом брызнуло солнце.
Мы сидели на заднем сиденье и без конца целовались. Даже ночью моя молодая жена не была такой суперактивной. Обида кольнула сердце: она рада, что едет домой, едет не одна, с мужем — москвичом, красавцем, богачом, перед которым стелятся сельские Главы. И за сутки супружества ни одного слова о любви. Впрочем, и я не проронил. Обстряпали свадьбу, как коммерческую сделку. Вот мама обидится. Поймёт ли? Не поймёт и не простит — ей кроме Даши никто не нужен. Эх, Даша, Даша….
Новые родственники встретили меня без энтузиазма, прямо скажем, настороженно. Угостили, конечно. А когда теща стелила нам постель, так горестно вздыхала, что мне и ложиться расхотелось.
Утром, когда заскрипели на кухне половицы, Люба сбежала от меня в одной сорочке. Я не спал.
— Ну, рассказывай, дочь, — приказал глухой бас.
Вскоре из кухонки послышались всхлипы. Лежать, слушать, терпеть всё это не осталось больше сил.
— Доброе утро! — моя приветливая улыбка растопила бы и снежной бабе сердце.
Родственники угрюмо молчали. Люба, подперев спиной печь, закусив нижнюю губу, чтобы не расплакаться, отвернулась к входной двери. Тесть сидел за столом, опустив могучие плечи и бороду. Тёща промокала глаза кончиком платка в углу под образами. Волчонком смотрел тринадцатилетний шурин.
Тесть, после тягостной паузы:
— Ты это, вот что, мил человек, сбирай манатки и дуй отседова — не распознали мы в тебе родственника. Любка сглупила да одумалась. Так что, звиняй и прощевай….
Что тут ответишь? Чёрт, как не везёт мне с бабами. Только стыд да головная боль от всех этих любовей. Оделся трясущимися руками, шагнул к двери. Стоп. Что же я делаю? Обернулся. Ах, кержаки сибирские, мать вашу…. Лёшку Гладышева, советника Президента, в шею, как паршивого щенка пинком?
— А ты что стоишь? — рявкнул на жену. — Гонят, значит поехали.
Люба подняла на меня заплаканные глаза. В них — боль, страх, растерянность и… любовь. Да любовь — страсть, верность, обожание, благодарность. Так смотрит любящая женщина на своего мужчину. Так смотрела на меня Даша в дни нашего счастья.
Пауза. Тишина. Ходики на стене, как Кремлёвские куранты.
— Тебя за косу тащить?
И Люба сорвалась с места, кинулась в спальню, рискуя растерять на бегу груди. Чемодан хлопнулся на кровать, бельё полетело в него. Люба одевалась второпях, боясь, что уйду, не дождавшись.
Первой очнулась тёща.
— Отец ты что? Ну, поженились — тебя не спросились — и пусть живут. Не пущу.
Она забаррикадировала собой дверь в спальню. Потом решила, что дочь ей так не удержать, бросилась ко мне.
— Ты прости нас, мил человек, не слушай старого хрыча. Не горячись, раздевайся, — она расстегнула куртку и вдруг уткнулась носом в мой свитер и заплакала.
Я обнял её за плечи. Тесть встал и вышел, за ним щурячок — взгляд его не подобрел. Понемногу страсти улеглись. Стали разговоры разговаривать, будто заново знакомиться.
— Так что, дочка, звиняй — не предупредила. Я к тому, что не готовы мы свадьбу тебе справлять.
Уяснив, о чём он, сунул руку в портмоне и выложил на стол всё, что имел. Для села это были большие деньги, очень большие. Все смотрели, как завороженные. Но Люба подошла и ополовинила их:
— Для застолья и этого хватит.
Началась суета предсвадебная, родня понабежала. Столы крыли через две комнаты.
Люба, уловив минутку:
— Давай останемся: в Новосибирск сгоняем, купим кольца, платье свадебное мне, костюм тебе — куда ты так спешишь?
— Давай уедим, ведь я на службе — а кольца, платья по дороге купим.
— Ты сказал платья?
— Я сказал, платья.
— Ты много получаешь?
— Достаточно.
— Сколько будешь выделять мне на наряды?
— Как любить будешь.
Люба чуть не соблазнила меня в переполненной избе.
В разгар застолья пробрался ко мне щурячок:
— Слышь, зовут тама….
Вышли за ворота. Несколько парней покуривают. Вида вобщем-то не воинственного. Ага, вот он, Вызывало. Парень крупный. С лицом топорной работы и в белых бурках — сельский модник.
— Ты что ль жених? Щас морду бить буду — Любка-то моя.
— Если я вам это позволю, — процитировал Дартаньяна.
