— Давай сделаем так. — Вздохнул Алексий. — Я не стал бы нянчиться с Жертвой Ревье, если бы не его наполеоновские планы на тебя, Аня. Но так уж и быть. Хочешь доказательств, можешь их получить.
По лицу видно было, что священнику не хотелось этого делать. Но был ряд причин, которые не оставляли выбора. Он посмотрела на крестик, что свисал с моей шеи.
— Тебе его бабушка подарила. Мария Ивановна. А она в свою очередь получила его от своей бабки Платониды Прокофьевны. И когда нечисть рядом, он накаляется. Не понимаю, почему ты этого раньше не заметила.
— Но как вы могли узнать? — Промямлила я.
Моя бабушка Маша действительно когда-то мне его подарила, сказав, что ей он достался от ее бабушки. Сосущая безысходность завыла в сердце.
— В мире очень давно существует общество Воинов Света. Понимаю, звучит высокопарно. Но уж такая у нас профессия.
— И что, у вас тоже есть свой профсоюз? — Усмехнулась я.
— А почему нет? — К моему удивлению ответил батюшка. — Чем мы отличаемся от других трудящихся?
Я подняла глаза на него в черной рясе, с седыми волосами, с милосердным взглядом. Если только допустить, что все, что он говорил, правда, то уж лучше бы я оказалась шизофреничкой.
— А что делать мне? — Это был страшный вопрос, и я боялась получить на него ответ. Исходя из того, что я только что услышала, спасения мне не видать. И тем более старой такой спокойной жизни.
Батюшка похлопал меня по руке, подбадривающее улыбаясь.
— Я не дам тебя в обиду, Аня. Пришедший в храм Божий за помощью, да получит ее. Мы поможем тебе, Аня, не зря же я получаю заработную плату Воина Света вот уже восемьдесят лет.
— Сколько? — воскликнула изумленно я.
Но батюшка продолжил, не обращая внимания на мелочи, вроде меня.
— Хотя прямо скажу, тебе придется забыть о прошлом, и возможно единственным выходом будет укрытие в другой стране.
— Всегда мечтала переехать заграницу. — Вяло произнесла я.
— Мне надо идти, Аня, — Обратился он ко мне. — Через минут тридцать тебе принесут что-нибудь перекусить. И прошу тебя, сама никуда не выходи. Пока ты здесь, ты в безопасности.
Кивнув, я наблюдала за тем, как дверь ставшей моей коморки закрылась. Я осталась одна. И навалились на меня мысли. Так верю я или нет? Если да, то, что будет с моей семьей? Увижу ли я когда-нибудь их еще? Как я буду жить в дальнейшем? Работать где-нибудь в стране третьего мира посудомойкой, прячась и пугаясь каждой тени? Я тяжело выдохнула и опустилась на кровать. Солнечный свет, проникавший сквозь стекло падал на пол. В полоске света летали пылинки. Совсем как у бабушки в доме, когда я просыпалась утром от запаха сдобы, пекущейся в печи. Мысли кружили в голове, то накатывая слезами, то злостью, то страхом. Конечно, теперь Андрею я звонить не буду. И никогда больше не услышу его голос. А я ведь могла спокойно выйти замуж и воспитывать детей, писать картины, работать. Я ведь даже забыла обручальное кольцо на прикроватной тумбочке в гостиничном номере. Лежа на кровати, свернувшись калачиком, я уснула.
Проснулась, когда батюшка вошел в комнату с двумя стариками и одним молодым мужчиной. Солнечное пятно было под потолком. Близилась ночь. Если у меня и был шанс уйти отсюда, то теперь его не стало. Но я и сама уходить не хотела.
— Аня, просыпайся. Ты даже не поела. — Воскликнул он. — Пока я буду представлять тебе своих коллег ты должна перекусить. А потом нам нужно на вечернюю службу. И тебе тоже.
Я протерла глаза, ничего не соображая. Взяв остывший чай, я закусила его булочкой, внимательно осматривая вошедших. Трое новоприбывших были в гражданской одежде, но что-то неуловимое выдавало в них священнослужителей. Не смотря на возраст старших, в их глазах светился огонь, присущий подросткам. Их внешность была, как маскарадный костюм на молодежи. Седина и морщины никак не сочетались с молодыми глазами.
— Друзья, это голодное дитя и есть та Жертва, которую себе выбрал Мишель Ревье. — Произнес, глядя на меня, батюшка Алексий. И взгляд его меня не порадовал. — Анна, познакомься, это мои коллеги, отец Милош из Сербии, отец Пабло из Аргентины и Кевин, он из Штатов, но это не умоляет его достоинств. Кевин у нас проходит практику.
Я, поспешно прожевывая булочку, кивнула.
— У нас есть определенный план действий. — Обратился ко мне на английском языке отец Милош, — И первым делом, Анна, вам надо отстоять вечернюю службу, причаститься и исповедоваться.
Я судорожно сглотнула, со стыдом понимая, что никогда не исповедовалась и не причащалась. И если бы не Ревье, загнавший меня в церковь, я, наверное, так этого никогда бы и не сделала.
— Я готова.
А что мне еще оставалось?
Церковь Пресвятой Богородицы, 18:00
Я натянула на голову платок, полностью закрыв волосы, заплетенные в косу, и пряча лицо. Под сводами церкви на вечернюю службу собирались прихожане. Я и не думала, что в Праге так много русскоговорящих православных верующих. Бывшие граждане Советского Союза, иммигрировавшие в Чехию, покупали восковые свечи и зажигали их каждый у иконы своего святого, произнося слова молитв про себя, так что было только видно, как шевелятся губы. И вот перед моими широко открытыми глазами эта толпа немо молящихся людей, все одновременно обращающихся к Небесам. Что они хотели услышать? Какого ответа ждали? Стараясь успеть до начала службы, они тихо ходили по церкви, ступая осторожно, что бы эхо шагов не разлеталось. Рядом со мной остался Кевин. Совершенно посторонний человек стал мне телохранителем. А скорее даже хранителем души. Мы сидели с ним на лавочке у выхода из церкви. И вся эта ситуация казалась такой бредовой, что ее можно было смело вносить в записи шизофреника. Зажглись электрические лампы, осветив все иконы и лица прихожан. К моему удивлению было очень много молодежи, чего я отнюдь не ожидала увидеть.
Запел хор, вышел батюшка Алексий и начал читать. Мы с Кевином подошли к группе прихожан. Женщины стояли по левую сторону церкви, мужчины — по правую. Церковный речитатив звучал спокойно и легко, улетая к потолку, украшенному эпизодами из жизни святых. Регулярно руки прихожан взмывали ко лбу для перекрещения. Я наблюдала за людьми, не вслушиваясь в слова. Все равно ничего бы не поняла. Глаза мои периодически перебегали с одной фигуры на другую, руки стали тяжелыми, ноги не держали тела. Я не знала, сколько времени мы уже так стоим, крестясь и кланяясь. Ступни ныли, но я уже к этому привыкла. С потолка на меня взирали глаза Марии и Христа, его учеников, ангелов, архангелов, серафимов, херувимов. Они были живыми и трехмерными, шевелясь, их тени вздрагивали. На какой-то стадии службы выключили электрический свет, пред каждой иконой осталась стоять только одна зажженная свеча. И в этом полумраке, в светлом и в тоже время темном месте, как на темной стороне Солнца я стояла одна. Не было ни прихожан, ни молчаливого Кевина охранявшего меня, ни батюшки Алексия. Я стояла одна, и только хоровые голоса и слова из Библии витали вокруг, поднимаясь к живым глазам Марии и Иисуса Христа. Мне было страшно. Там снаружи меня ждало чудовище. Но здесь внутри мне ничего не угрожало. Если бы только я могла вынести свою веру за стены церкви, она спасла бы меня. Но страх был выше меня и гораздо сильней. Я закрыла глаза и полностью погрузилась в себя, продолжая наслаждаться чистыми голосами. Электрический свет включился. Опять я стояла среди прихожан, недалеко стоял Кевин, батюшка Алексий обходил храм с кадилом, распространяя сладковатый запах ладана. На мне его взгляд остановился, он едва заметно кивнул и прошел дальше. Я тяжко выдохнула, уговаривая себя, что все будет хорошо. Хотя, я не понимала, что может быть лучше, если я окажусь психически нездоровой или вся эта история окажется правдой.
