Ингви снова углубился в писанину.
— А теперь чего пишешь?.. — протянула вампиресса, водя пальцем по колеблющейся поверхности пузыря.
— А теперь — графьям. Чтобы не расслаблялись в мое отсутствие. Фильку инструктирую, пусть своим в головы вбивает серьезность.
— Как это?
— Честно говоря, не представляю. Ну, может, они сядут в кружок и попросят Мать Гунгиллу, чтоб серьезности ниспослала хоть чуточку… Кроме великой богини, наверное, никому не под силу подобное чудо сотворить… Ну а Кендагу — дела посерьезней. Гонзорскую границу держать. Эх, как же они без меня-то?…
— Ничего! Справятся.
Ннаонне было по-прежнему скучно. Она стала возить пальцем по подоконнику, вытягивая просочившиеся внутрь капли в замысловатый узор.
— Я тоже думаю, что справятся… — вздохнул Ингви. — Но все же как-то… По-моему, светлей стало, нет?
Ннаонна снова вгляделась в мутную пелену.
— Нет, показалось. Точно — неделю будет лить теперь!
Непогода длилась пять дней. Ветер волок тучи, рвал в клочья о скалистые пики, швырял с размаху на покатые склоны невысоких гор… Тучи разбивались от этих ударов, стекали селевыми потоками в долины. Звонкие прозрачные ручейки, которые бойко журчали в расселинах, теперь обратились в грозно ревущие потоки… Между тем, к северу от Мокрых гор как ни в чем не бывало светило солнышко, тихо сходили снега, весна вступала в свои права.
На седьмой день ожидание закончилось — прибыл конвой из Альды. Карикан лукаво улыбался и непрерывно шутил — похоже, волновался. Аньг блаженно жмурился под солнечными лучами, он как обычно был всем доволен и ничему не удивлялся. Тонвер с Дунтом держались скромненько, как и подобает смиренным слугам Гилфинга Пресветлого… Пестрая компания!
Как раз и в Мокрых горах стало тихо, схлынули воды. Можно было выступать в поход.
К концу марта, когда снег еще не сошел, и повсюду звенели и пели талые воды, в Ванетинию начали прибывать тильские сеньоры. Призывы им разослали заблаговременно — от имени юного герцога Тегвина III, который был «удостоен чести» провести зиму в столице империи — иными словами, оставался заложником. Паренек тихо жил в дальнем крыле Валлахала, под неустанным наблюдением. Большую часть слуг при нем составляли ванетцы. Молодой господин всех их считал шпионами — и, разумеется, ошибался. Шпионов среди прислуги было не так уж и много — едва ли полдюжины среди двух десятков человек, приставленных к «почетному гостю» императором. Впрочем, герцог относился с равной ненавистью ко всем ванетцам, так что и те, кто не состоял на жалованье в качестве осведомителя, настолько прониклись к тильскому сеньору антипатией, что были готовы донести на парня при малейшем намеке на бунт.
В январе герцогу велели отдать приказ вассалам: к началу весны двигаться с Ванетинию для участия в походе — и вот они начали являться в столицу. Усталые, злые, на изнуренных лошадях, покрытых пятнами засохшей грязи. Дворян и их латников размещали в опустевших казармах гвардии, за стенами Валлахала. Радости столичной жизни оказались для них недоступны, ибо за зиму цены поднялись, а мятежная провинция была разорена контрибуциями, так что денег у сеньоров было в обрез. Тильцы сидели в отведенных им казармах и злились. Когда прибывали новички, им мигом разъясняли ситуацию те, кто прибыл днем или двумя раньше и уже успел оценить, насколько скверно обстоят дела.
Едва переодевшись в чистое платье, вновь прибывшие тильские господа шли к юному сеньору и первым делом сердито жаловались. Они не успели отдохнуть и залечить раны после осеннего похода в «мокрое королевство», их поместья разорены, дела приходят в упадок без присмотра… Они, вассалы, обязаны служить в дальнем походе сорок дней в году, таков обычай! Нынче же их призвали ранней весной — явно не для того, чтобы распустить по домам еще до прихода лета, да и год ведь не миновал после предыдущей кампании! В раздражении господа попрекали герцога — он, дескать, совсем не заботится о правах верных вассалов…
Тегвин выслушивал упреки, краснел, тискал рукоять кинжала… в ответ жаловался на произвол императора — что он, герцог, может поделать? Он сам здесь, в Валлахале, словно пленник. Алекиану, разумеется, доносили о крамольных разговорах — император удовлетворенно кивал и не выказывал ни гнева, ни раздражения. Он прекрасно понимал, что Тегвин стал ему вечным врагом, но это императора не беспокоило. Он не нуждался в друзьях, и ему было абсолютно неважно, служат ему из страха или из искренней преданности. Лишь бы служили.
В конце концов, подзуживаемый вассалами, герцог потребовал аудиенции у его императорского величества, чтобы принести жалобы. Алекиан соизволил предоставить юноше «малый прием», то есть просто принял его, сидя за столом и разбирая бумаги. Рядом стояли секретари — большей частью клирики. Поочередно подавали бумаги императору, Алекиан просматривал и прикладывал печать, иногда (если требовалось) ставил подпись. Коклос с важным видом расхаживал позади и делал вид, что погружен в раздумья. Во всяком случае, время от времени карлик тяжело вздыхал, закатывал глаза и картинно прикладывал ладонь к наморщенному лбу.
— Итак, мы слушаем, сэр Тегвин, — буркнул император. — Как видите, мы решили дать вам аудиенцию незамедлительно, едва вы попросили о встрече. Надеюсь, дела разрешатся быстро. Что у вас?
Немаловажный нюанс — Тегвину не предложили сесть. С одной стороны, император намекнул на спешку, с другой стороны — ничто не мешало побеседовать точно так же быстро, но если бы герцог сидел, а не стоял.
— Ваше императорское величество, — ломающимся голосом заговорил тилец. — Мои вассалы недовольны. Они жалуются мне, что их призвали в поход с нарушением всех оговоренных обычаем сроков! И они правы! К тому же, никто не верит, что по истечении сорока дней им будет позволено возвратиться…
— Империя переживает тяжелые времена, — Алекиан отложил очередной документ и поднял голову. — Ради всеобщего блага нам всем приходится идти на жертвы. Объясните это своим вассалам, если они настолько недогадливы.
— Если они настолько недогадливы, что не испытывают радости от имперского кнута, — вставил Полгнома, — то мы с братцем обучим их радоваться топору имперского палача! Объясните им, дружок, что кнут все же предпочтительней!
Алекиан снова уткнулся в документы. Минуту царила тишина, затем император, не поднимая головы, произнес:
— Коклос, мы не желали бы, чтобы наши слова были истолкованы настолько точно.
— Но ведь я истолковал точно, да? — шут привстал на цыпочки, скорчил смешную гримасу и подмигнул Тегвину.
