Альв изучал своего учителя так же дотошно, как свое ремесло или рукописи, и вскоре научился видеть холодную сталь за позолоченным фасадом. Тогда в нем впервые проснулись воспоминания о загадке Громовой Птицы, о тесных связях с эквешцами, о сделках, заключенных над пепелищем Эшенби. Но с годами перемены произошли и в сознании Альва: его мысли уже не были столь простыми, а ненависть — столь целенаправленной.
Неизвестно, как это произошло — то ли это был умышленный поступок мастера-кузнеца, то ли юноша сам накликал свою судьбу. Много тонких и сложных чар было вплетено в длинные песнопения, которые он разучивал, а позднее исправлял, дополнял и, наконец, сочинял для себя. В них, запетых в металл или наложенных на готовое изделие, заключалась истинная магия кузнецов прошлого: умение определять свойства вещей при их создании, вкладывать в них мощь, способную в своем высочайшем проявлении изменять даже силы природы, или — труднейшее искусство из всех — оказывать влияние на человеческий разум. Так что, возможно, вина лежит не только на том, кто совершил необратимый поступок. Долгая зависимость стремится разрушить дух, который она порабощает, заглушить рост его сил; но по мере того, как проходили годы обучения, силы Альва и его мастерство все возрастали, а вместе с ними рос его честолюбивый, ищущий, беспокойный дух.
Им двигала неистовая потребность учиться, знать все, что только можно было узнать. В редкие свободные минуты он зарывался в рукописи и копил вопросы для Ингара или для своего мастера. Чтобы расширить границы своего чтения, он овладел не только родным языком, но также садернейским наречием и многими ныне забытыми северными и южными диалектами. Он усвоил даже некоторые слова по-эквешски, но, сколько бы он ни учился, знания никогда не удовлетворяли его. В своих снах он искал все мировые секреты, от бездонных глубин до невообразимых высот, и выкрикивал вопросы безмолвным звездам. Наяву он жаждал завершить обучение и стать самостоятельным человеком, свободным уйти по своему желанию и увидеть весь мир. Как бы сильно он ни восхищался мастером-кузнецом, с Альва было довольно этих бесплодных гор, дома, где он сидел как прикованный по шесть месяцев в году, и нескольких лиц, которые он был вынужден видеть изо дня в день. Более всего он желал снова увидеть женщин, ибо ни одна не появлялась в доме кузнеца, кроме старой жены Эрнана, да и та умерла на третью зиму. Знания были его дорогой к бегству, способом заработать собственное состояние, и он жаждал их страстно, со всей силой проснувшейся молодой любви. Запретная Северная стена библиотеки притягивала его как магнит, и в глубине души он возмущался наложенным запретом. Иногда он ласково проводил рукой по свиткам, лежавшим там, прикасаясь к гладким, темным цилиндрам футляров и холодным витым шнурам, словно мог каким-то непостижимым образом познать их заветные тайны через кончики пальцев. Ему начинало казаться, что он уже почти сделал это, что половина тайного знания передалась ему и теперь не хватает лишь одного озарения, чтобы освободить разум от пут. И это озарение, этот ключ к познанию должен по праву принадлежать ему! Он постоянно испытывал искушение, но так и не осмелился нарушить запрет. С еще большей ясностью он ощущал силу слова мастера-кузнеца — и возможно, именно этот голод, а также единственный доступный способ утолить его склонили Альва к тому, что сам он, в сокровенной глубине своего сердца, считал злом.
Он держался особняком среди домашних и втайне посматривал на них сверху вниз, хотя не подавал виду. Ингара он презирал, даже несмотря на то, что вскорости старший подмастерье выдержал испытание на мастерство и перешел в ранг поденщика. Добродушная мягкотелость Ингара, отсутствие честолюбивых помыслов и намерение оставаться в услужении у мастера-кузнеца для дальнейших занятий — все это казалось Альву трусостью, достойной порицания. Но он опять-таки не выказывал своих истинных чувств, следуя примеру мастера-кузнеца в этом, как и во всем остальном.
Он не нуждался в доводах рассудка для того, чтобы презирать собственное происхождение и восхищаться человеком, который поднял его из грязи и мог вознести еще выше. Так что вряд ли можно считать странным его намерение быть таким же жестким, суровым и отрешенным, как мастер, радоваться своему превосходству над остальными и скрывать его под маской обходительности и дружелюбия. В самом деле, разве это не казалось ему отличительным признаком великого человека, настоящего мастера?
Но Альву предстояло узнать, что не все из посетителей мастера-кузнеца были его слугами.
Это случилось на исходе последней зимы его ученичества, когда ему было восемнадцать или девятнадцать лет. Мастер-кузнец неожиданно послал за ним. Альв нашел его возле горна; он внимательно смотрел на низкие языки пламени, словно пытаясь что-то прочесть в них. Когда Альв почтительно приблизился, он не поднял головы, но заговорил оживленным, едва ли не радостным тоном:
— Ну что ж, мальчик, — мир движется вперед, и ты вместе с ним! Ты славно отковал и закалил себя для грядущих дел. Вскоре мне понадобятся другие помощники, кроме Ингара. А потому, несмотря на твою молодость, я нахожу тебя достаточно зрелым для серьезного испытания.
Альв моментально утратил свое деланное спокойствие.
— Я… вы собираетесь сделать меня поденщиком?
— Если я приму и одобрю твою работу. Если. В строгом соответствии с правилами гильдии, ибо для меня может оказаться полезно, если в один прекрасный день ты возглавишь ее… да, очень полезно. Итак, ты должен доказать мне, что обладаешь кое-какими навыками в высших областях нашего искусства, как то: теоретические познания, ювелирные изделия, доспехи, оружие и так далее. Ты начнешь с трех пробных изделий. Два последних ты изготовишь под моим руководством, но с первым должен справиться самостоятельно. Пожалуй, пусть это будет ювелирное украшение. Золотой браслет, какой богатые молодые щенки обычно дарят своим суженым, если они уверены, что в изделие закованы свойства верности и нежной привязанности. За такую вещь они порой готовы отдать душу… или лучше того — свое влияние. Ты справишься?
Альв сглотнул.
— Д-да, мастер-кузнец. Если проштудировать трактат Мохейна по гравировке золота…
— …с Восточной стены. Хорошо. Можешь спокойно взять эту рукопись. Но помни: браслет должен выглядеть достойно! Изящный, с четким узором, но без декоративных излишеств. А теперь приступай к работе.
Альв поспешно удалился, наполовину опасаясь выдать мысли, вихрем кружившиеся в его голове. Итак, он станет поденщиком, хотя и раньше ни на секунду не сомневался в этом. Но мастер-кузнец предполагает, что он захочет остаться здесь, по своей воле или нет; что ж, будет безопаснее даже не думать иначе — по крайней мере до поры до времени.
