Трансформация. Магическое инвертирование. Тот самый момент, когда белый маг становится равен самому сильному колдуну, но во сто крат опасней. Тот самый миг, когда вся тьма и грязь, копившаяся за крепкими замками, выплескивается наружу, требуя лишь убивать.
Я запнулся о край врат, с размаху грохнулся на бетон. Эжен не двигался с места, все еще не в состоянии совладать с собственной силой. Кожа на его лице лопалась, и выступившая кровь испарялась, превращаясь в черный дым, словно той энергии, что бушевала внутри, было тесно в человеческом теле. Ореол вырос, заполняя собой всю пещеру, касаясь потолка; камни потрескивали и крошились, с предвкушающим шорохом осыпаясь вниз.
Рядом с локтем открылась широкая трещина, и я согнулся в очередном приступе кашля, пытаясь выплюнуть ком, застрявший в горле. Сдавливающая тело тяжесть становилась все больше и больше, грозя раздавить, как Ильду, но я продолжил ползти в чисто инстинктивном порыве. Нет, нет, не хочу, чтобы это ко мне приближалось!
Как же глупо умереть именно от его руки…
— Теперь ты мой! — Ильда Шадде совершенно счастливо рассмеялась, раскрывая руки и купаясь в черном ореоле. По подземной галерее прокатилась низкая дрожь, и пол отчетливо тряхнуло.
Эжен медленно наклонил голову, через силу усмехнулся потрескавшимися губами и обернулся к умертвию:
— Хочешь мою силу? — искренне и открыто, так, как никогда раньше, улыбнулся он и протянул ей руку. — Забирай.
И свод пещеры рухнул, погребая нас под тоннами камня.
— Что ж, эта смерть была легкой, — тихий голос раздался прямо над ухом.
Каменная крошка медленно оседала. Я скорчился на пыльном полу, царапая ногтями землю и давясь беззвучными рыданиями, чувствуя, как душу рвет на куски и пожирает черная пустота.
Эжен.
Он знал все заранее. Знал, во что превращается, и знал, на что идет. Проклятый маг. Как он посмел меня бросить? Ненавижу, ненавижу, ненавижу!
— Это была прекрасная гибель, — Град сидел совсем рядом, упираясь макушкой в нависающую над нами каменную глыбу, и перебирал разноцветные камешки, нанизанные на веревку. Именно на них я уставился, пытаясь справиться с самим собой: желтый, серый, красный, синий…
Обвал полностью перекрыл врата, каким-то чудом не задев меня. Впрочем, чудо сидело рядом.
Лучше бы я умер.
— Как… как ты…
Град посмотрел на меня и улыбнулся; в пустых стеклянных глазах не отражалось ничего.
— Это часть моей магии. Ни границы, ни оковы не способны удержать меня больше.
— Ты был здесь все это время?! — дыхание перехватило от злости. — Ты бы мог помочь!
Умертвие склонил голову к плечу, словно не понимая, в чем дело:
— Он хотел умереть. Разве это не хорошо?
Словно подтверждая его слова, под потолком что-то щелкнуло, и с нарастающим гулом одна за другой стали вспыхивать лампы, заливая лаборатории ослепляющим светом…
Мир жесток. И несправедлив.
Нет, не так.
Я бесполезная амеба, не умеющая ничего, кроме как жаловаться на жизнь.
Во-о-от, уже ближе.
Вода крупными каплями скатывалась по пальцам черного мага и падала в воду, расходясь широкими кругами. Слова заклинаний все еще гуляли по пустынным коридорам, эхом отдаваясь в закутках и переходах.
Вода стекала с босых ног, с края драной, поблекшей от времени мешковины, с черных спутанных волос, волочащихся по земле, с брякнувших о камни круглых ниморских часов с разорванным ремешком и треснувшим циферблатом.
Вода бодрым водопадом струилась из разлома на потолке, отгораживая дальнюю часть зала туманной завесой, на которой играла яркая жизнерадостная радуга. Гигантская подвесная люстра гимном хрусталю и избыточной роскоши свисала на толстой цепи, загадочно мерцая из-под слоя пыли и патины, и отражалась в расколотом вычурном фонтане. Воздушная паутинка мостков стелилась над глянцевой поверхностью озера, пропадая вдали между тростинками-колоннами. Стены, поддерживающие массивные своды, уродовала сеть из труб и проводов, карабкаясь к самому куполу. Малый зал для приемов был огромен, и в его подавляющем величии изменения, внесенные человеком, казались крошечными и незначительными… а неуклюжие баки рассеивателей — к тому же очень слабо привинченными.
Впервые за последние десять лет в лабораториях Свет Разума включилось электричество, ровно наполовину оправдав название. И, надо добавить, эти десять лет им на пользу не пошли.
Обитателям подвалов перемены тоже не пришлись по душе. В атмосфере загадочности, темноты и туманности им жилось как-то попроще, что ли…
— Как ты мог упустить какого-то презренного отступника? Черный маг!
— Как могущественная нежить не смогла справиться с раненым безоружным белым, при том, что я принял на себя первый удар?
Упрекать черного мага — полностью бесполезное дело. У них просто органа такого нет, способного реагировать на упреки.
— Это был подлый прием! — возмутилась Ильда. — Кто же знал, что вместо честной схватки он предпочтет даже пожертвовать собой, чтобы мне навредить? И как он тщательно выбрал время!
— И не говори. На какую только низость не пойдут отщепенцы ради победы…
Колдуны, в принципе, знают, что такое мораль. Слово такое полезное.
Шадде, потусторонняя сущность и разумный диоксид водорода в одном флаконе, прошлась вдоль настила, заламывая руки, и ткнула в меня дрожащим пальцем, с суеверным ужасом возвестив:
— Друид… все наши несчастья начались с него!
Карма. Вот только скажи мне, что ты — не бесконечная заезженная пленка.
— Вы что, издеваетесь? — я с трудом поднял голову и мрачно уставился на присутствующих. — Давайте, скажите, что и в вашей жизни до моего появления все шло хорошо и безоблачно.
Умертвие обвинительно закивала, а Град как-то смущенно отвел глаза. Замечательно.
— Да я походу проклят с самого рождения, — уныло признал заклинатель. О, Небо, я не хочу, чтобы мы были похожи хоть в чем-то.
— Пора покончить с этим, — мокрые пальцы подцепили меня за подбородок. Длинные острые когти царапнули переносицу; в лице нежити удивительным калейдоскопом мешались холодная ярость, восхищение и алчность. — Твое последнее слово?
— Да.
Уголок глаза резануло болью, и я почувствовал, как по щеке сбегает теплая капля.
— Повтори, — ласково предложила нежить. В безбрежной синеве плескалась жадная одержимость и ни капли понимания…
— Да, — слова падали в пустоту, глупые и бессмысленные. В конце концов, уже ничего не имело значения.
