Да, она была прелестна. Не так, как бывают хороши накхини, гибкие и сильные, будто виноградная лоза, черноокие или зеленоглазые, с резкими чертами лица. Золотоволосая Аюна казалась нежной и мягкой, цветком, который легко стоптать неосторожным шагом…
Но стоила ли эта красота всего того, что уже свершилось и неминуемо свершится вскорости? Что такое женская привлекательность? Надолго ли она переживает красоту цветка? Увянет и забудется, как и не бывало. Но все прежние мысли саарсана о новом мире, о едином народе, в котором не будет ни арьев, ни накхов, — все то, с чем он связывал будущую женитьбу, — неужели все это развеется по ветру? Еще недавно Ширам хотел лишь просить свою невесту о помощи — найти объяснение внезапной немилости государя. И вот теперь, как отсеченная голова, летящая наземь, все еще смотрит на бегущее тело, последним усилием желая понять, что происходит…
В этот самый миг внизу раздался громкий голос, зовущий его по имени, и на этот раз Ширам его узнал.
— Должно быть, боги услышали мои слова и шлют мне помощь, — тихо прошептал саарсан, дивясь, что в помощники ему Отец-Змей избрал жреца своего противника Исвархи.
Но уж точно не ему обсуждать причуды богов!
— Впустить жреца, — приказал саарсан. — Но только его одного.
Хаста с некоторой опаской глядел, как из-за зубцов боевой галереи выдвигается толстый брус и с него вниз опускается большая плетеная корзина на крепкой веревке. Наблюдая за ее спуском, он обдумывал, стоит ли громко возмутиться столь неподобающим важному жрецу способом перемещения в пространстве, как вдруг перед храмовой стражей появился молодой арий в роскошных бронзовых доспехах — должно быть, предводитель отряда чьих-то телохранителей.
— Ясноликий Киран, под рукой которого столичное войско, запретил пускать кого-либо в крепость наших врагов, — заявил он. — Будь то солдат, торговец или жрец!
— Мне нет дела до слов военачальников, как солнцу нет дела до криков осла. Мой повелитель там. — Хаста высокопарно простер длань в сторону чернеющего неба. — Лишь святейший Тулум имеет право отдавать мне приказы.
— Может, и так, — не унимался юнец в дорогих доспехах. — Но я получил приказ. И не позволю…
Хаста кивал в такт его словам, задумчиво втирая в руки подобающие жрецу маслянистые благовония. Потом, сняв с пояса изукрашенную флягу из тыквы-горлянки, откупорил ее и тремя глотками утолил жажду, едва удержавшись, чтобы не поперхнуться. Затем протянул флягу одному из храмовых стражей и приказал:
— Полей мне на руки — я касался земли, на которой было совершено преступление.
Стражник щедро плеснул из фляги в сомкнутые ладони жреца.
— Итак, я сейчас поднимусь в башню. Вы будете ждать меня здесь.
— Достопочтенный жрец! — резко напомнил о себе арий. — Покуда я не получу приказа от ясноликого Кирана или от самого государя, я не пущу тебя.
— Вот даже как?
Хаста широко улыбнулся:
— Что ж, не пусти. Вот тебе мои руки, держи их, и да поможет мне Исварха исполнить его волю.
Рыжеволосый жрец поднял руки, будто в молитвенном жесте, так что они едва не коснулись пламени одного из факелов, — и в тот же миг ладони Хасты вспыхнули. Шагнувший было к нему юноша в страхе отпрянул.
— Что ж ты? Держи! — как ни в чем не бывало предложил жрец, делая шаг вперед и протягивая горящие руки. — Ведь ты хотел меня удержать! Ты очень хотел!
Его голос утратил насмешливость и обрел силу:
— Этим пламенем, ниспосланным мне небом, я прокляну тебя и род твой! Да не взойдет на поле твоем семя! Да будут отныне плоды в садах твоих пристанищем червей! И вода в источнике да наполнится солью!
— Нет, нет! — в ужасе пятился ошеломленный арий.
Хаста встряхнул руками, и пламя погасло.
— Убирайся, выродок. — Не глядя на убегающего юнца, жрец молча направился к спустившейся на землю корзине, силясь за безучастностью скрыть глубокое удовлетворение.
Как же долго он мечтал прилюдно выкрикнуть эти слова арию… Но об этой его мысли не узнал никто. И вскоре скрип ворота возвестил о начале подъема.
* * *
Ширам бросился к раззолоченному жрецу и обнял его так, будто после долгой разлуки встретил любимого брата. Наблюдавшие эту встречу накхи замерли, не зная, что и подумать.
— Хаста, друг! Как я рад тебя видеть! Слава богам, ты здесь!
— Одному богу, храбрейший саарсан. Не забывай, что я все же представляю здесь властителя небес Исварху.
— Не беда, пусть даже и его. Пойдем! Может, хоть ты объяснишь мне, что происходит в столице…
— Честно говоря, — произнес Хаста, — я шел сюда с тем же желанием.
— В таком случае ты пришел зря, — нахмурился Ширам, выпуская жреца из могучих объятий. — Мне представляется, что в столице, во всяком случае в Верхнем городе и уж точно в Лазурном дворце, все сошли с ума. Ополоумели, одурели… Не знаю, как еще сказать. Утром Ардван встретил меня так, словно я плюнул на его тень. Я бы не позволил себе просить награду за то, что не раз и не два спасал его сына. Но с дворцовыми рабами говорят любезнее, чем он со мной! Чтобы найти объяснение этому, я отправился к своей невесте. Перед солнечным богом Исвархой она произнесла слова обета стать мне женой. Она приняла обручальные браслеты, такие же священные для каждого из накхов, как для арьев — двенадцатилучевой венец на твоей голове. — В голосе Ширама заклокотал утихший было гнев. — И что же? Прелестная Аюна сегодня швырнула мне их в лицо, требуя, чтобы я убирался прочь! Тем самым она оскорбила и Мать Найю, и Отца-Змея. Исварха свидетель — я был очень мягок! Любой другой накх просто отсек бы ей голову, не спрашивая, чья она дочь! — Саарсан на миг умолк, но все же продолжил: — А потом она сказала такое, от чего всякий мужчина, даже и дикий ингри, пришел бы в неописуемую ярость…
— Я не спрашиваю, что наговорила тебе эта вздорная девчонка… — начал Хаста, не скрывая любопытства.
— Не смей так ее называть! Как бы то ни было, она все же дочь государя и моя нареченная.
— Это, конечно, высокая честь — быть твоей нареченной. Но мне почему-то кажется, что она ее не оценила. И после этого ты хочешь, чтобы я не называл ее вздорной девчонкой?
— Да, я так хочу, — хмуро ответил Ширам.
— Как скажешь. Я буду именовать ее мудрой старицей. Так что же рассказала тебе мудрая старица?
Саарсан молча схватил Хасту за плечо и поволок за собой вниз по лестнице с крепостной стены.
— Ладно, ладно, я пошутил! Она не старица и не мудрая!
