— Почему?
— Наверное, — улыбнулся он, — наверное, ты каким-то образом знала, что последует все это. У тебя ведь, в конце концов, есть к тому же и дар предвидения.
В помещении опять воцарилось молчание. Затем он сказал:
— Теперь все твои Силы вернулись. Например, все это время мы общались без всяких затруднений.
— Браслет, — возразила я. Но когда посмотрела на него, зеленый огонек не мигал. Я сняла его с запястья. И сказала:
— Я теперь понимаю, но еще не полностью. У меня был один год жизни после детства. Но я гарантировала, что когда мне доведется родиться вновь, я появлюсь мертвой.
Он встал.
— Ты все еще мертва, — сказал он мне, и я отлично поняла его. Он подошел ко мне и поднял меня, пока я не оказалась лицом к лицу с ним. — Ты еще не нашла Нефрит.
Я отвернулась.
— Этого последнего я боюсь.
— Ты знаешь ответ. Ребенком ты знала. Став женщиной, ты заставила себя забыть. У тебя есть только один путь освободиться.
Из стены перед нами выскользнул серебряный лед зеркала. Оно стояло передо мной, словно неуязвимый страж, преграждая мне последний путь к бегству. В нем я увидела наши отражения, темный мужчина, бледная женщина с прикрытым лицом.
— Прежде, чем я отвел тебя к компьютеру узнать правду обо всем этом, — сказал он, — та часть тебя, которую ты называла Карраказом, парализовала и ослепила тебя, чтобы помешать твоему уходу. Теперь ты уничтожила этого убийцу, и тебе больше нельзя прятаться от действительности, — он умолк. И поставил меня впереди себя перед блистающим высоким зеркалом. — Сними маску, — приказал он.
Мои руки немного поднялись, запнулись и упали обратно.
Он держал меня на месте.
— Сними маску.
Мои руки двинулись к шее, вверх к линии волос, где заканчивалось черное надлобье шайрина. Мои руки застыли и оцепенели и не желали ничего больше делать.
— Не могу, — простонала я. — Безобразие, как зверь…
— Нефрит, — напомнил он. — Нефрит.
— Да, — сказала я. Я закричала на отражение, словно оно теперь было моим врагом. Я содрала и сорвала шайрин с кожи, и моя кожа задышала, воздух ударил, словно снег, по моему лицу. Но я не могла вынести взгляда на то, что зияло передо мной. И закрыла лицо ладонями.
Я припадала к полу, обхватив одной рукой голову, прижавшись подбородком к груди.
— Нет, — заявил он. Опустившись позади меня на колени, он оторвал мои пальцы от лица, а когда я заменила их другой рукой, он отнял и ее тоже. И держал мои руки прижатыми к бокам. Лицо его оказалось напротив моего, когда я попыталась уткнуться себе в грудь.
— Посмотри, — приказал он. — Посмотри.
Было в его голосе что-то такое — отчасти смех, отчасти горькая печаль. Я подняла голову, хотя и не достаточно высоко, чтобы видеть.
— Посмотри, — сказал он мне. И, мягко положив ладонь мне под подбородок, поднял его, и теперь я посмотрела в зеркало.
И тогда я увидела то, что увидели жители деревни, когда я явилась после первого гнева вулкана. Увидела то, что Дарак увидел у озера, а позже в полутьме и после этого ночами и рассветами нашего пребывания наедине. Увидала то, что увидела Уасти, что увидел и отчего вздрогнул Вазкор, что мысленно узрела в палатке на Змеиной тропе Котта. Увидела то, что увидел Рарм, когда встал на колени позади меня.
И увидела, что именно заставляло их бояться или умолкать, и это оказалось не тем, что я думала.
Это происходило потому, что я была прекрасна. Прекрасна той красотой, которая почти недоступна человеческому пониманию; она выше обычной красоты, свойственной многим людям. Эта красота была, подобно Силе, прирожденным правом Сгинувших.
Медленно, с бесконечной осторожностью я коснулась своего лица безупречной белизны. Мои пальцы пробежались, чуть касаясь, по губам, лбу, длинным-предлинным алмазам глаз, которые, наверное, больше всего отличаются от человеческих. Я уставилась на себя и не испытывала совершенно никакой гордыни, потому что казалось и всегда будет казаться, что это не мое лицо, у меня, проклятой безобразием.
— Теперь ты понимаешь, — сказал мне Рарм. — Это был твой последний рубящий удар по самой себе, чтобы убедить себя в собственном уродстве. Ты держалась за это убеждение и лелеяла его и даже отождествляла себя с дьявольской богиней Ораша в своей решимости быть проклятой. И тебе никогда не приходило в голову, что, возможно, ты видела под горой ложное изображение, — протянув руку, он положил указательный палец мне на лоб, указывая на тот треугольник мягкого зеленого цвета у меня над переносицей. — А вот сородич твоей души, зеленый Нефрит. Вставленный под кожу, как всем членам твоей расы, через несколько часов после рождения, когда ребенок спит. Каким безнадежным сделала ты свой поиск, разыскивая по всему миру то, что уже носила в себе, — он убрал руку, мягко касаясь моих волос. — Третий глаз безымянной Принцессы Сгинувших. У которой, в конце концов, все-таки есть имя, которое она теперь помнит.
— Да, — подтвердила я.
Стоя на коленях перед жертвенной чашей, я шептала его, как и все, кто стоял там на коленях, шептали свои имена перед началом покаянного песнопения. Я так часто шептала его там, что оно стало символом чаши и всего, чего я страшилась в себе. Но больше нет никакого страха, и нет больше никакого раздвоения.
— Я знаю свое имя, — сказала я ему. — Меня зовут Карраказ.
Так в черной пустоте космоса, в серебряной звезде я сбросила кандалы и стала сама собой. И поняла, что должна покинуть корабль и снова начать жить в мире людей, какими я их знала. Техническая мощь и великолепие планет, породивших людей, вроде Рарма Завида, не для меня. Моя собственная цивилизация зашла далеко в своем развитии и достигла многого, прежде чем гордость, глупость и проклятье людей покончили с ней. Но она шла по иному пути, чем тот, который произвел эту полую звезду. Между нами могла быть встреча, но никакого единения. Не существовало связи, способной удержать в едином целом куски наших чуждых жизней.
Он не расскажет мне, чем он рисковал, чтобы помочь мне. И Сьерден тоже не станет об этом говорить, но я думаю, что многим. Экипажу этого корабля не терпелось выпроводить меня и вернуться к своим родным мирам, где люди их культуры будут судить Рарма за сделанное им, за вмешательство в дела нашего мира, за задержку в нем. Я ничего не могла поделать, кроме как позволить ему уйти с миром, уповая на его собственную чистоту и ум, на его собственные знания того, к чему он стремится.
А мне не хотелось отпускать его. Я не хотела потерять его живым, как потеряла Дарака, Асрена и Вазкора мертвыми. И он тоже не желал покидать меня, уж это-то я знала.
