Голос продолжал молчать. В беспокойное время, такое, как сейчас, голос имел обыкновение нашептывать ей. А теперь молчал.
Дженнсен всегда мечтала, чтобы он оставил ее в покое. Но теперь она осознала, какой пугающей может быть тишина.
Свет от полной луны, которую слегка загораживали облака, освещал лес достаточно ярко. Дженнсен видела пар от своего дыхания, повисающий в холодном воздухе. Она шла вслед за сестрой меж широких еловых лап и веток бальзамина. В лесу девушка всегда чувствовала себя как дома. Однако сейчас ей было не совсем уютно.
Дженнсен предпочла бы остаться в одиночестве, чем шагать за этой суровой женщиной. Даже после того как Дженнсен дала ей обещание, которое могло спасти жизнь Себастьяна, сестра продолжала придерживаться в своем поведении чувства тупого превосходства, лишенного всякой терпимости. Пока девушке было ясно одно: Мердинта руководит, и этим все сказано.
Однако слово она держала. Стоило Дженнсен дать клятву, и Мердинта немедленно послала сестер спасать жизнь Себастьяна. Пока те проводили соответствующую подготовку, Дженнсен позволили взглянуть на друга, чтобы она воочию убедилась, что делается все возможное.
Прежде чем уйти, девушка наклонилась и нежно поцеловала его, провела рукой по светлым прядям волос и прикоснулась губами к закрытым небесно-голубым глазам. Она шептала молитвы, обращенные к матери и добрым духам, чтобы те помогли ему.
Сестра Мердинта не торопила, однако в конце концов ее терпение лопнуло, и она оттащила Дженнсен от больного, прошептав, что сестрам давно пора начать работу.
На обратном пути девушке разрешили заглянуть в личные покои императора. Она увидела четырех сестер, склонившихся над его раненой ногой. Император был без сознания. Целительницы лихорадочно работали. Похоже, они и сами ощущали страдание, иногда хватаясь за голову, словно в приступе мучительной боли. Дженнсен и не подозревала, пока не увидела эту четверку и не услышала объяснений сестры Мердинты, насколько тяжелым может быть целительство…
Дженнсен отодвинула с дороги ветку бальзамина. Они с сестрой все дальше углублялись в чащу леса.
— Зачем мы уходим так далеко от лагеря? — прошептала Дженнсен. Казалось, они находились в пути уже несколько часов.
Сестра Мердинта обернулась, будто удивляясь бессмысленности вопроса, и хвост, в который были собраны ее волосы, хлестнул по плечу.
— Мы должны быть без посторонних, чтобы совершить задуманное.
Дженнсен хотелось спросить, что они будут делать, но она знала, что сестра ничего не скажет. Женщина не отвечала на конкретные вопросы, она считала: раз Дженнсен дала слово, то должна выполнять все пункты соглашения, пока дело не придет к завершению.
Поэтому девушка думала о том, как они с выздоровевшим Себастьяном отправятся на рассвете в путь. И опять будет жизнь вдали от дорог, населенных пунктов, людей. Вдали от ухмыляющихся солдат Имперского Ордена…
Она знала, что солдаты делают невозможное, сражаясь с войсками лорда Рала, но тем не менее с трудом выносила их общество. Порой у нее просто мурашки по спине ползали. Среди солдат Дженнсен ощущала себя ланью, которую загнала стая волков. Но как бы ни пыталась она облечь свои чувства в слова, Себастьян понять ее так и не смог. Мужчина не способен понять, что ощущает женщина, когда ее разглядывают. Как ему объяснить, насколько это страшно, когда тебя рассматривают солдаты — с похотливыми ухмылками и дикими глазами?..
Если она все сделает так, как сказала сестра Мердинта, то утром они с Себастьяном отправятся в путь. Какую бы помощь ни собирались оказать сестры, они убедили ее: надо убить Ричарда Рала. И теперь Дженнсен беспокоилась лишь об этом. Ее жизнь будет принадлежать только ей. И даже если ей не придется распоряжаться собственной судьбой по крайней мере она освободит мир от палача.
Они оставили лошадей в дубовой роще. Деревья еще не обрели листву, и лес выглядел прозрачным. Однако направились они в самую гущу — в заросли бальзаминов, елей и сосен. У многих деревьев ветви склонялись до самой земли.
Большую часть жизни девушка провела среди лесов. Она могла идти даже по следу бурундука. Сестра Мердинта шагала впереди с уверенностью человека, точно знающего дорогу, однако здесь явно не было тропы. На земле лежал обычный лесной ковер, и не было заметно, чтобы кто-то оставил на нем след. Ни одна веточка не была потревожена, сухие листья лежали нетронутыми, на мягкий лишайник не ступала нога человека. Судя по этому, сестра вела ее в нехоженый лес, не имея определенной цели или направления. Однако действия ее были обдуманными, и она определенно шла по известному ей маршруту.
А потом ветер донес до Дженнсен слабые звуки. Впереди сквозь ветви деревьев показался огонек. В студеном воздухе разнесся тошнотворный запах чего-то гниющего.
Вскоре Дженнсен начала разбирать отдельные голоса, объединенные низким, ритмичным, гортанным пением. Она не понимала слов, но они отдавались глубоко в ее груди. Этот необычный ритм казался ей мучительно знакомым. Даже не разбирая отдельных слов, девушка начала понимать, что этот напев очень соответствует омерзительному запаху, разносящемуся по воздуху. От этих слов, таких навязчиво интимных, у Дженнсен свело судорогой желудок.
Сестра Мердинта остановилась и обернулась, чтобы удостовериться, в порядке ли ее подопечная. Дженнсен обратила внимание, как неяркий лунный свет отражается от кольца, продетого сквозь нижнюю губу ее спутницы, — такое носили все сестры. Девушка чувствовала отвращение к этому обычаю, хотя этим они подчеркивали свою преданность императору.
Мердинта придержала ветку бальзамина, загораживающую дорогу, освобождая путь. От напевных звуков сердце Дженнсен бешено колотилось. Сквозь просвет между ветвями деревьев виднелась поляна, а над ней — открытое небо, с которого лился лунный свет.
Дженнсен взглянула в строгое и неумолимое лицо сестры и двинулась по направлению к поляне. Перед ней широким кругом были расставлены свечи. Они стояли так близко, что создавалось впечатление огненного круга, созданного для защиты от демонов. Внутри него был нарисован чем-то вроде белого песка еще один круг, мерцающий в свете луны. А в нем все тем же белым песком были изображены непонятные геометрические фигуры.
В круге из сверкающего песка сидело семь женщин. Одно место пустовало, и не было сомнений, что оно предназначалось для сестры Мердинты. Женщины, закрыв глаза, забормотали что-то на непонятном языке, и лунный свет играл на кольцах в их губах.
— Ты должна сесть в середину круга, — тихо произнесла сестра Мердинта. — И оставь здесь свою одежду.
