Что касается кассарийца, то ему никто не воспретит выступить на стороне своего венценосного кузена, но тут лорд Саразин обычно делал рукой вялый жест, который в вольном переводе мог означать «валяйте дальше». Специалисты удивлялись такой уверенности и самоуспокоенности и пожимали плечами, а некоторые даже сухо поджимали губы, но они не знали, что к тому времени Командор Рыцарей Тотиса уже обладал свитком с заклинанием против нежити, а мы знаем, и потому можем оставить в стороне долгие ночные прения недоумевающих юристов и законников.
Князь Люфгорн любезно предоставил сведения о расположении тиронгийских полков, и по всему выходило, что отборные отряды шэннанзинцев, покрывших себя неувядающей славой при Липолесье, ждет великая и скорбная участь смертников, павших в тщетной попытке преградить путь к столице несметным вражеским армиям. Лорд Саразин даже хотел упомянуть о них в своей трогательной речи перед победоносными войсками, которую он намеревался произнести на главной площади Булли-Толли, перед королевским дворцом Гахагунов. А поскольку именно княжество Торент и его столица Нилона традиционно принимали на себя первый удар вражеских полчищ, вторгающихся с севера и северо-запада, то после предательства Люфгорна, реальное сопротивление могли оказать несколько конных разъездов да гарнизон небольшой крепости Юфан, защищавшей главную дорогу к столице.
В отличие от венценосцев, Саразин понимал, что стремительный бросок к самому сердцу Тиронги неосуществим — он слишком верил в кассарийца и его могучих союзников. Зато он не верил в пресловутую секретность, а, значит, и полную внезапность нападения: как утаить такие приготовления от чародеев и демонов? Какие-то слухи обязательно просочатся, но это его не пугало. Он учел возможное присутствие на поле битвы твари Бэхитехвальда, неодолимую мощь кассарийского голема, неукротимую ярость и воинский гений генерала Топотана; на всякий случай включил в свои расчеты немногочисленную, но сильную тяжелую пехоту Кассарии и приписал еще несколько воинских соединений, разумно полагая, что в жизни всегда найдется место случаю, и к нему тоже нужно быть готовым. Но все эти войска с лихвой перекрывали одни только минотавры и его отлично вымуштрованные, прекрасно обученные, до зубов вооруженные рыцари. Три армии, стоящие сейчас в княжестве Торент в ожидании урочного часа, должны были в считанные часы сломить любое, даже самое отчаянное сопротивление тиронгийцев. Победа лежала у Саразина, что называется, в кармане. И даже король Ройгенон, скептик из скептиков и ипохондрик из ипохондриков, не мог не признать, что эти расчеты трижды верны, все случайности предусмотрены, и победоносному шествию на Булли-Толли может помешать разве что вселенский катаклизм.
В этом контексте о разочаровании речи и быть не могло. Тем горше оно оказалось, когда изумленные заговорщики распробовали его на вкус.
Стратегия — это пожелание того, как должен действовать противник
Из армейских афоризмов
* * *
Самым сложным, как водится, оказалось не то, к чему все долго и серьезно готовились, а то, о чем не догадывались.
Уже построились стройными колоннами по четверо в ряд тяжелые пехотинцы — кобольды, дендроиды и гномы. Уже застыли в ожидании, превозмогая свою приверженность подвижной анархии, ряды кентавров. Уже сделали боевые прически и нанесли аналогичную раскраску Анарлет, Таризан и Барта; и теперь жались поближе к Мумезе и даме Цице подальше от Кехертуса, невозмутимо повторявшего таркейские неправильные глаголы. Уже выросли за спиной Лилипупса невысокие зловещие тени в красных кожаных фартуках, и Зелг только теперь обратил внимание на то, что коротышки-таксидермисты похожи на маленькие копии бригадного сержанта, только другого цвета.
Уже сияли на замковом дворе пять изумрудно-зеленых порталов, и Мардамон в роскошной багровой мантии и варварской короне из каких-то запредельных шипов и рогов кокетливо вертелся перед огромным зеркалом, которое услужливо держали на весу четверо умертвий; уже Крифиан доложил Такангору, что его последние распоряжения выполнены в точности, и минотавр довольно махнул рукой в черной латной перчатке Панцер-Булл Марк Два; уже Мумеза остановила свой окончательный выбор на рыжей противоударной шляпке с бронзовой пряжкой в цвет осени и теперь протирала носовым платочком оранжевые турмалины на нагруднике Наморы, а Намора взволнованно пыхтел и сопел, припоминая, все ли он сделал так, как обещал генералу Топотану; уже распределили между собой имущество поверженных врагов Кальфон, Борзотар, Флагерон и полковник Даэлис, погоревшие на ставках при Липолесье; уже высился посреди двора гигантский мохнатый древнеступ с расписной будочкой на спине, — а короля все еще не могли запихать в доспехи.
Граф да Унара, главный бурмасингер Фафут, маркиз Гизонга и Ангус да Галармон столпились у дверей его апартаментов, оказывая моральную поддержку дворецкому, который принял на себя основной удар.
— Ваше величество! — в отчаянии восклицал Гегава, как никогда внушительный и солидный в пожертвованных Думгаром латах элегантного синего цвета и клювастом дорихойском шлеме Третьей эпохи, придававшем его щекастому лицу какой-то трагический и одновременно героический вид. — Ваше величество, опомнитесь, вы задерживаете внезапную атаку. Облачитесь в нагрудник!
— Сейчас, сейчас, еще секундочку, — бормотал Юлейн, ползая с лупоглазом вокруг панциря и разглядывая чеканный рисунок, — подождите, я хочу знать, чем у них тут все закончится.
Он всю ночь рассматривал богато иллюстрированные доспехи и пришел к неутешительному выводу, что все завершится трагедией — герой в конце все-таки женится на спасенной им деве. Но надежда умирает последней, и он очень рассчитывал на жуткую шестиглавую тварь, появившуюся в этой истории где-то на середине спины и решительно не желавшую умирать даже в районе поясницы.
Со двора донесся дикий рев древнеступа. Галармон прошел к окну и выглянул наружу: по двору в компании кассарийских хряков степенно шествовал косматос в нарядном золотом ошейнике с жетоном. Хряки, и прежде заносчивые, сейчас чуть ли не вдвое раздулись от важности. Они уже смекнули, что вместе с косматосом смогут развернуться и побузить во вражеских рядах так, как не бузили еще ни разу в жизни; хвосты и рыла трепетали в нетерпеливом предвкушении радостей, копытца буквально впивались в каменные плиты. Косматос невозмутимо разминал терзалки и кромсалки.
Древнеступ, еще пару часов тому назад бывший чучелом, набитым тряпками и морской травой, опасливо пятился от кошмарного монстра, видимо, припоминая что-то неприятное из своей прошлой древнеступьей жизни, и время от времени отчаянно трубил, запрокидывая гигантскую голову и утыкая четыре изогнутых клыка в аметистовое предрассветное небо.
