- Там сила, Ладомир, и этой силы тебе хватит на долгую, долгую жизнь.
Милава вырвала руку из его ладони, и пошла, рассыпав по спине густые волосы. Уже чуть не по бёдра была она в воде, когда он кинулся за ней следом. А зачем кинулся и сам не знал. Но ни страха, ни даже опаски он не чувствовал сейчас, хотя Милава не удержалась и утянула его за собой под воду. Сколько они там пробыли под водой, он не запомнил, но под лунный свет вынырнули.
- Пошёл всё-таки, - вдруг засмеялась Милава. - А кабы на моём месте была другая вила?
- За другой бы не пошёл, - обиделся Ладомир и резко повернул к берегу.
Милава ещё некоторое время плескалась в воде, то и дело пропадая с его глаз. И тогда у него замирало сердце - вдруг уйдёт? Но она не только вынырнула, но и выбралась на берег, требуя своё, в чём ни женщинам, ни вилам в такую ночь отказывать не принято.
- Ты от кого узнала про это озеро?
- Про это озеро никто не знает кроме меня, - Милава приподнялась на локте и кинула свои влажные волосы ему на грудь. - И дороги сюда не найдёт никто.
Ладомир ей поверил. Не первый раз он в этих местах, а про лесное озеро да ещё расположенное столь близко от города ничего не слышал.
- Назад тоже пойдём через хоровод? - на всякий случай спросил он.
- Я тебя выведу, - пообещала она и счастливо засмеялась. - Не заблудимся.
И шли они недолго, и глаз не закрывал Ладомир, но если бы кто попросил его показать к озеру дорогу, то вряд ли он её сумел бы отыскать. На том берегу костры горели чуть не до неба. Перебравшись через тёмную речную гладь, Ладомир с Милавой ещё и сквозь огонь прыгнули, без всякого ущерба для своих тел. А потом включились в огромный хоровод мужичин и женщин, у которого не было ни конца, ни края, и кружиться этот хоровод должен целую вечность, пока не закончится жизнь на земле.
Незадача боярина Глота на пути из Новгорода в Киев сильно огорчила Великого князя. Ещё больше огорчил его разгром Бориславовой дружины в радимицких землях, учинённый Белыми Волками. В таком гневе новгородец князя ещё не видел. И не то чтобы Владимир близко к сердцу принял беду Глота, а уж скорее измена воеводы Ладомира заставила его зашипеть в ярости.
Боярин Глот с приличествующим случаю скорбным лицом стоял посредине великокняжеских палат, ближники кучковались у стен, а сам князь метался у креслица, как раненный зверь, не слушая советов, которые сыпались наперебой.
- Нельзя спускать Ладомиру! - выкрикнул Басалай. - Надо спросить с его пасынка Мечислава.
- С Хабара надо спросить, - крикнул в запале Изяслав. - Милава его дочь.
Были и ещё крики, которые Владимир пропустил мимо ушей, но эти два, Басалаев и Изяславов, его задели.
- Боярин Мечислав с малолетства воспитан в христовой вере, - громыхнул в сторону струхнувшего Басалая князь, - и не боярам, путающим причастие с пирушкой, о нём поминать!
Зря Басалай поднял хвост на Мечислава, все знают, что князь Владимир благоволит к его матери, при чём в этом благоволении нет даже кобелиной страсти, в которой Великого князя всегда попрекают, а есть загадка чужой души, про которую так любят поговорить настоятель Никифор и хитрый грек Анастас, уже изрядно поднадоевший киевской старшине. Басалай-то напустился на Мечислава из-за родовых земель, которые волею князя, из рук Перуновых волхвов вернулись к Блудову сыну, мимо раскатанных губёнок скандального боярина. То ли дочки у Басалая все вышли, то ли Великому князю ныне не до девок, но только решил он неожиданно по справедливости и в ущерб ближнику.
- А что до Хабаровой дочери, то она тебе жена, Изяслав, и младший её сын числится за вашей семьёю, - продолжал Владимир. - Не с Хабара надо спрашивать, а с тебя, боярин.
И тут князь был кругом прав, даже Басалай, не говоря уже о других, головой закивал - отдай девку, тобой взращённую, в жёны, да чтобы потом тебе же за её беспутство кололи глаза. А муж на что? По мужам ныне родство считают на Руси, а не по жёнкам. Басалаю ещё и в том обида, что от дочери его у Изяслава детей нет, а сыновья у него только от первой жены Милавы. И выходит, что земли и нажитки, данные за дочерью Басалаем, пойдут щенкам Милавы, неизвестно с кем прижитым.
- Вячеслав - мой сын, - сказал побуревший Изяслав. - А про Владимира мне неведомо.
- Если ты не знаешь, так, может, спросить с Перуна? - вскипел князь.
- Тогда уж с воеводы Ладомира, - вздохнул Глот. - Ребенок с ним схож обличьем.
Владимир хотел уже было и на новгородца пыхнуть гневом, но передумал и махнул рукою на лавку у стены:
- Садись, боярин, в ногах правды нет.
Глот откликнулся на приглашение князя с охотой, поскольку от долгого стояния у него уже загудели ноги. Владимир, перегорев в ругани и крике, тоже присел в креслице, явно успокоенный.
- Много мечников у Ладомира? - спросил князь у Глота.
- По моим прикидкам не меньше двух сотен.
- На Руси Перуновых печальников много, - вскинул глаза вверх Ратша. - Если захороводится Ладомир против новой веры, то без труда соберёт и тысячу и более.
Князь Владимир метнул на ближника недовольный взгляд, но смолчал. Потому как возразить было нечего - прав боярин. Киевляне-то из уважения к Великому князю поклонились греческому богу, а вот в Новгороде не обошлось без крови. По словам того же Глота, до двухсот человек полегло в замятне. И в иных-прочих местах, если рьяно взяться, ещё больше можно порешить народу. Сразу прибавиться недовольных Великим князем.
- К новой вере привлекать надо не таской, а лаской, - заметил молчавший до сих пор Отеня.
Воевода после днепровского крещения вновь вошёл к Великому князю в доверие, и мысль он высказал дельную. Ещё недавно тем же радимичам по слову Великого князя рубили головы за ради Перуна, а если теперь начать рубить за ради Христа, то в умах простых людей может завариться такая каша, что не враз расхлебаешь.
- Чернец-то отошёл от наговора ведуньи? - повернулся князь к новгородцу.
- Конечностями вроде отошел, а про причинное место даже и не скажу.
От тех Глотовых слов все ближники зашлись смехом, а служки христовы, что пребывали поодаль в молчании, не дрогнули ликами. Было их трое, а четвёртым греком числился Анастас, вывезенный князем из Херсонеса, который сидел как бы сам по себе, не мешаясь с другими. И чернецы его не любили, и ближники княжьи. Ибо пронырлив был этот грек и льстив без меры. А князю он потому полюбился, как догадывались многие, что через него можно было узнать то, о чём предпочитали помалкивать христовы служки. Анастас сведущ и в вере, и во многих византийских делах, к которым у Владимира после женитьбы на сестре императоров проснулся интерес.
