Как это сказал Слышащий? «Наращивай себе плечи, кланник». И Райф наращивал, но, видимо, недостаточно успешно. Стоило ему представить себе лицо Дрея при словах «твой брат стал Увечным», как в сердце вонзался нож. Никаких оправданий на этот раз быть уже не может. Райф Севранс убил своих сокланников, совершив тягчайшее из всех преступлений.
Райф направил пони вверх, на усеянное камнями взгорье. На ходу он почесывал лошадку за ушами. Мухи до крови искусали шею и ей, и ему. Хоть бы ветер поднялся и сдул эту нечисть — Райф желал этого не столько ради себя, сколько ради лошади.
Была середина дня, и вверху простиралось бледное, но ясное небо. С вершины холма Райф увидел перед собой целое море, из которого торчала трава. Верхний слой почвы оттаял, и вода стояла поверх не пропускающей ее мерзлоты. Райф скривился и послал пони вброд.
Он чуть не оставил лошадку на руднике. Расставшись с Мертворожденным и выбравшись из Черной Ямы, он думал только о том, чтобы уйти подальше. Что-то он сознавал, что-то нет. Он знал, к примеру, что вынес с собой наверх меч, лук и Искательницу Кладов. Больше он ни о чем не заботился, но в итоге взял и лошадь, и еды на дорогу — благодаря Фоме.
«Мор Дракка, — окликнул тот его из темноты у озера. — Нельзя уходить во тьму вот так, без всего».
Было в его голосе нечто, остановившее Райфа, полного решимости не останавливаться. Райф и сейчас покрывался гусиной кожей, вспоминая этот голос, который будто вцепился в него.
Глаза чужестранца горели странным огнем, и один глаз кровоточил. Туман уже разошелся, ночь стала ясной, ветер чертил на воде змеиные следы. «Возьми лошадь, — сказал Фома и подвел к Райфу его пони. — Путь на север труден».
Райф ни о чем его не расспрашивал. Могло ли его испугать той полной ужасов ночью, что Фома знает, куда лежит его путь? Только теперь Райф понял, что в этом-то и заключалось самое ужасное. Фома навьючил на пони запас воды, одеяла, огниво, жир для смазки копыт, четверть политого маслом овса и то, что он сберег из собственного провианта за последние две недели. Сыр ватага доела еще во время бури, но Фома снабдил Райфа и сыром. Мед у них вышел на пятый день, но в котомке отыскался кожаный мешочек с медом. Отыскались лепешки на сале, фазаньи яйца и даже жареные каштаны — все, что Увечные слопали первым делом, оставляя на потом сухари и вяленое мясо. Был один человек, который смотрел вперед и знал, что все это понадобится Райфу.
Чужестранец знал с самого начала, куда отправится Райф.
Райф держал пораненную руку на шее лошади, утешаясь ее живым теплом. Может быть, убийство Райфом своих сокланников входило в расчеты Фомы? Не для того ли чужестранец навел туман на поселок? Положим, что так — что это меняет?
Ничего. Лучше вообще не думать об этом. Фома такой же, как Геритас Кант из Иль-Глэйва: его заботят не сами люди, а то, какое отношение имеют они к его заботливо взлелеянным замыслам. Кант тоже из фагов.
Райф спешился в мелком стоячем море и повел лошадь за собой. Вода захлестывала ему в сапоги. Впереди лежала плоская, ничем не нарушаемая водная гладь — чтобы пересечь ее, требовалось несколько часов. Райф достал лепешку и поделил ее между собой и лошадкой. Она подобрала у него с ладони все до крошки. От воды поднимались, жужжа, новые полчища мух. Лошадь отмахивалась от них хвостом, Райф — рукой. Пальцы ног покалывало от ледяного холода воды.
Что он здесь делает? Только одна часть его души, самая глубокая, знала ответ. Он не мог не убежать с рудника, и дорога на север представлялась единственным выбором. Райф покачал головой, укоряя себя за пустоту этой отговорки. Ложь, даже себе самому, в этих местах требовала слишком больших усилий. Он отправился на север, потому что хотел этого. Он оказался здесь, потому что вся его жизнь с тех пор, как Аш Марка бросила его, вела его к этому мгновению и этому месту.
Он вынул стрелу Слышащего из мешочка, привязанного к зачехленному луку. «Возьми эту стрелу по имени Искательница Кладов, оперенную волосами Древних, возьми и используй так, как надлежит». Она всегда удивляла Райфа своей легкостью и ощущением того, что даже легчайшее движение воздуха способно унести ее на многие лиги. То, что он отобрал ее назад у Мертворожденного, казалось ему неизбежным. Возможно, и то, что Мертворожденный забрал стрелу у него, тоже было неизбежным. Это дало Райфу передышку и возможность приготовиться к тому, что ему надлежало исполнить. Так же обстояло дело и с мечом Клятвопреступника: Райф не был готов взять его в руки до последнего времени.
Меч в тюленьих ножнах висел у него на бедре, и Райф чувствовал, что сейчас тот на своем месте. Прежде он такого чувства не испытывал. Глядя на ярко сверкающий горный хрусталь в эфесе, Райф думал, что же сталось с другим таким же клинком, мечом главы рыцарей. Райф помнил, как почернел и погнулся тот меч, словно его обожгло что-то посильнее кислоты. Он надеялся, что ни у кого не хватит отваги войти в рыцарский форт и присвоить клинок себе. Подобный поступок мог стоить человеку его души.
«Мы ищем, — сказал ему рыцарь. — Ищем город Древних, Крепость Серого Льда».
Райф вернул стрелу в футляр. Слишком много накопилось вещей, не до конца ему понятных. Ответы балансировали на самом краю его разума — стоило мысли сделать движение к ним, и они стремглав падали в пропасть. К ним следовало подкрасться — подкрасться мысленно.
Для того-то боги, должно быть, и придумали сны.
Райф оглянулся через плечо. Он продвинулся в мелком море дальше, чем полагал, потому что уже не видел каменистого взгорья, от которого отошел. След его, разумеется, не был виден под стоячей водой. Вода и небо простирались бесконечно во все стороны сразу.
Райфа пробрало холодом, и он поплотнее закутался в орлийский плащ. Тем Севранс, лучший следопыт и охотник в клане, учил своих детей находить дорогу в степи, в лесу и в горах, учил идти по следу и помечать след, учил наблюдать ветер, мох на деревьях, солнце и звезды. Здесь Райф впервые за пятнадцать лет потерял представление о том, в какой стороне север. Должно быть, впереди, поскольку солнце находится сзади, но понятие «впереди» было здесь слишком широким. Само солнце, казалось, больше не двигалось, а стояло неподвижно, холодное и безжизненное, серебряный диск на серебряном небе. Райф смотрел на него, заслонившись рукой, а оно выжигало на его глазных яблоках радужные круги, которые не проходили даже от усиленного моргания.
На месте стоит, хоть ты тресни, с полубезумной улыбкой сказал себе Райф. То есть оно движется, конечно, но ему об этом знать не дает. Единственной приметой служила теперь лошадиная голова. Все это время, пока он раздумывал, лошадка простояла не шевелясь, и теперь лишь она показывала, в какую сторону они движутся.
