туда. Там худо дело, — сдавленным голосом отозвалась Кирья. — Так худо, что я и без чешуек вижу.
Мазайка глянул на людей на дальнем берегу через слюдяную чешуйку и аж побледнел, поминая Видяну, отца Хирву, берегинь и всех богов-защитников, какие только приходили ему на ум.
— На. — Кирья быстро сунула ему в руки глиняную рыбу. — Спрячь с глаз подальше. И не говори никому, что я на ней играла.
— Да при чем тут ты-то?!
— Ох, надеюсь, ни при чем…
Плоскодонка подплывала все ближе. Она сидела в воде совсем низко, почти черпая бортом воду, как будто еле-еле несла тяжесть четырех человек. Но Кирья — да и не только она — видела, как грузно нависает над лодкой незримая обычным глазом шевелящаяся туча. Словно клубок скользких черных змей, над головами гостей мелькали и извивались десятки нетерпеливых голодных духов. А надо всеми, раскинув кожистые крылья, висел Кирьин недобрый знакомец — длинноклювый зубастый ящер.
— Да как он посмел? — вырвалось у нее гневно. — Сюда, в заповедное место!
— Близкая добыча их за собой тянет, — раздался рядом с ней холодный голос Высокой Локши. — Чуешь, дева, как из-за Кромки мертвечиной повеяло? Будет у нас сегодня тяжкая работа!
Она повела в воздухе рукой, и щек Кирьи в самом деле как будто коснулся нездешний стылый ветерок. А может, просто уже потянуло вечерней сыростью от реки.
Обжанские ингри из рода Карью, прибывшие на остров, однако, ничуть не выглядели нездоровыми — разве что у женщины, что постарше, было встревоженное лицо. Ее дочь, беременная на сносях, круглая и румяная, казалась скорее недовольной. Зачем ее побеспокоили, заставили идти через лес в такую даль, если все, что ей хочется, — не спеша прогуливаться подле дома, переваливаясь по-утиному, да с улыбкой прислушиваться, как в чреве играет дитя?
— Знамения уж больно нехороши, — принялись наперебой объяснять ее мать и дядька. — Проводили моление у Матери-Вербы на Обже — ковш опрокинулся, пиво разлилось… Хотели лучшую ленту из косы на ветку повесить — развязалась, в воду упала и потонула…
— Старухи стращают… — Женщина покосилась на дочку и прошептала: — Как бы родами не померла… Помоги, Высокая!
Она переглянулась с братом и еле слышно добавила:
— А родится девочка — так забирайте себе, в кереметь…
Локша слушала, ощупывая взглядом беременную. Что же с ней не так? Крепкая, сильная молодка. Разве живот слишком широкий. Близнецов, что ли, носит? Но почему над ней стаей вьются голодные духи, облизываясь, как на свежий хлеб?
— Отдохните пока, — подумав, сказала Локша. — Сестры, проводите карью в дом, накормите с дороги. Айне, позови повитух. Идем со мной, Кирья…
Они вышли из-под деревьев и зашагали через небольшой луг в сторону священной рощи. Через луг тянулась широкая тропа, поднимавшаяся на некрутой взгорок.
— Ну, что скажешь? — неожиданно спросила Локша, остановившись на взгорке и глядя назад.
Кирья угрюмо посмотрела на крышу общинного дома, который казался травянистым холмом в подступающих сумерках. Сквозь оконце, затянутое рыбьим пузырем, светился огонек, изнутри доносились голоса. А над крышей на окрестных деревьях, словно черные во́роны, расселись голодные духи.
— Беременная обжанка скоро умрет, — неохотно сказала она. — Может, нынешней ночью.
— Ты уверена? — бросила на нее пронизывающий взгляд Локша.
— Они, — Кирья показала на духов, — уверены. Видишь, ждут?
Старшая добродея не ответила. Она молчала так долго, что девочка не выдержала:
— Что делать будешь? Берегинь молить? Жертвовать вареное мясо Видяне?
— Посмотрим сперва, что повитухи скажут, — отозвалась та. — Ступай-ка ты к ним. Помогай, если попросят. Только при гостях помалкивай о них. — Она коротко кивнула в сторону нависающих над домом деревьев и черных тенях на их ветках.
До самого заката самые старые добродеи не отходили от молодой обжанки. Зажгли лучины, растопили очаг; пели долгие песни, положив морщинистые ладони беременной на живот. Потом, кряхтя, поднялись на ноги и одна за другой пошли из общинного дома на двор.
— Поздно они пришли, — сказала одна, сморщенная и скрюченная, как сушеный корешок, с тонкими седыми косами, самая опытная повитуха в керемети. — Молодка родит со дня на день. Вот если бы на солнцеворот явились, так еще можно было бы что-то сделать…
— Да что там, мать? — спросила Локша.
— Дитя в чреве неправильно улеглось. Уже не повернется и само на свет не выйдет.
— Ничего тут не сделать, — вздохнула другая.
— Можно сделать, — возразила третья, переглядываясь с остальными. — Дитя спасти можно. Оно уже созрело. Если Видяна повитухе нож направит, то дите выживет…
— А мать как же? — не удержавшись, спросила Кирья.
Все промолчали. Только Локша опять уставилась на девочку своими рыбьими глазами и спросила:
— Ну, что скажешь? Отдадим мать голодным духам за жизнь младенца?
Кирья поглядела на нее исподлобья, стиснув кулаки.
«Опять испытывает меня!»
— Зачем ты ее о таком спрашиваешь? — рассердилась одна из повитух. — Зачем девку мучаешь? А ты, Кирья, запомни — ничего голодным духам никогда не давай! Не обещай и сразу плюй в их сторону да призывай Видяну! Они и обещанное возьмут, и твое возьмут. А потом и тебя возьмут!
Локша недовольно глянула на бабку, но ничего не сказала. Потом отозвала трех старух под липы и принялась с ними шептаться. Кирья услышала немного, однако и того хватило, чтобы похолодеть. Добродеи обсуждали, какой отвар дать матери, чтобы опоить ее насмерть и не навредить младенцу…
Кирья невольно бросила взгляд под навес, на обжанку. Та, расправив понёву и вытянув отекшие ноги, беспечно болтала с матерью. Голодные духи спустились с ветвей и медленно подбирались к ней. Кирья хорошо видела, как они черными зверьками перебегают в траве. Только крылатый ящер так и сидел на крыше, словно огромная когтистая ворона. В отличие от прочих духов, которые были заметны лишь краем глаза, а при попытке разглядеть их будто растворялись, этого Кирья четко видела даже в упор. И он ее узнал — в этом она была уверена.
Беременная же не замечала обступивших ее голодных духов. Кирью это не удивляло. За Кромку могут заглядывать умирающие, увечные или те, кого учат от рождения. Или такие, как Кирья, — сами невесть кто, нечисти сродни.
«Кто ж ее сглазил-то?» — задумалась она, с горечью глядя на молодую женщину.
— Принесите жертвы, — проговорила Локша, появляясь из темноты и обращаясь к старшим карью. — Отведем ее в кереметь. Там нечисть до нее не дотянется.
— Духи будут очень злы, — проскрипела одна из старух. — Они хотят крови. Останутся тут, будут мстить…
— Пусть попробуют, — оскалилась Локша. — Но хоть душа ее не переродится в кукушку. Хуже
