Минотавр руководствовался несокрушимой логикой: и на марше, и когда войска разворачиваются в боевые порядки, стрелков держат в глубоком арьергарде. Вот там им и следует оставаться в абсолютном бездействии до полного и окончательного поражения агрессора. Достичь этого довольно просто: если полки нападающих и защитников сразу же смешаются, лучники не смогут стрелять по врагам без риска попасть по своим. Правда, его стрелки окажутся точно в таком же положении, но на сей раз его это не смущало. Подавляющее большинство лучников Такангора были не-мертвыми, и по известной нам причине, в принципе, не могли принять участие в сражении. В этой позиции у врага было существенное, чтобы не сказать — огромное — преимущество, и его следовало свести на нет одним махом. Словом, один воздвиг решал множество тактических задач.
Такангор верил в своих врагов. Сам он либо приказал бы стремительно атаковать, либо немедленно отступить и перегруппироваться, но только не приближаться на опасное расстояние с видом праздных зевак, но от них ожидал другого поведения. Минотавр рассчитывал на фактор внезапности, на удивление, которое должно охватить нападающих. Ему требовалось всего две-три минуты форы, чтобы полностью развернуть и построить для боя свои войска, и он был уверен, что противник их ему предоставит. А большего он и не желал.
Все произошло так, как он предсказывал, и Бургежа в восторге строчил в блокноте свой прямой репортаж, исписывая страницу за страницей. Уже в первые минуты этого великого сражения специальный военный корреспондент понял, что держит в руках не простую статью, но начало великого документального романа, который прославит его гораздо больше, чем широко разрекламированная любовно-историческая мелодрама «Сердце зомби». И на сей раз судьба щедрою рукою отмерила участникам этих событий удивительные приключения, невероятные опасности, загадки, тайны и потрясающие открытия. Но не будем забегать вперед, как говорили древние романисты.
Итак, пирамида окуталась изумрудно-зеленым светом, бившим, казалось, прямо из-под земли, а затем с четырех ее сторон открылись четыре портала, выполненные в виде огромных триумфальных арок, увитых — по настоянию Прикопса — бурфиками кучерявыми пестроцветными, настурциями, астрами, хризантемами и прочими осенними цветами.
В рядах наступающих, как и рассчитывал Такангор, случилось некоторое смятение. До паники было далеко, но все же ближайшие к пирамиде шеренги пехотинцев и конников остановились, а сзади на них наседали идущие следом; и поскольку огромная масса людей потоком хлынула вниз, в долину, из узкого горла ущелья, то у подножия пирамиды тут же началась давка, и войска смешались. Люди ругались, удивлялись, восклицали отчасти испуганно, отчасти восторженно, и в этом громком и бессмысленном гаме тонули выкрики офицеров, пытавшихся разобраться в происходящем и раздававших самые противоречивые команды. Их выполнение принесло бы больше вреда, чем пользы, но никто ничего толком не слышал и не понимал.
Опять же, в точности по Такангору, действовали и многочисленные отряды вражеских стрелков. Они еще только шагали по мосту, когда на равнине началось странное хаотическое движение, не предусмотренное планом наступления. Лучники схватились за колчаны, офицеры заметались в недоумении, послали вперед гонцов разузнать, что происходит, но те просто не могли протолкаться сквозь толпу, в которую в считанные минуты обратились стройные полки. Само собой, ни о какой стрельбе не могло быть и речи, и командиры приказали не стрелять под страхом смертной казни вплоть до поступления нового приказа. Кассарийский генерал дальновидно полагал, что позже они уже не сумеют его отдать, но они еще об этом не подозревали.
Приподнятое настроение трех армий, вызванное непоколебимой уверенностью в легкой победе, слегка угасло, но никто еще не увидел в происходящем первые признаки жестокого разгрома. Никто, кроме чемпиона Кровавой Паялпы.
Это еще не конец. Это даже не начало конца, но уже конец начала
Уинстон Черчилль
Когда суматоха и толчея, по его расчетам, достигли апогея, Такангор, не давая врагу опомниться и снова овладеть ситуацией, повел в атаку своих солдат. Впрочем, слово «солдаты» совершенно не подходит к тем, кто в тот день доблестно сражался под его началом у Нилоны.
* * *
Лорд Саразин был трижды три раза уверен в своем плане и трижды три раза возмущен тем, что кассарийский минотавр бессовестно нарушил его по всем пунктам. А как все замечательно складывалось в теории!
Во-первых, намечалось образцово-показательное выступление главы Ордена: Командор Рыцарей Тотиса был уверен, что Юлейну не останется иного выхода, как просить помощи у Зелга, и к Нилоне (лорд верил в чародейские силы соперника) прибудут, в основном, полки восставших мертвецов, на которых он и обрушит в первые же минуты сражения неистовую мощь «Слова Дардагона». Уничтожив, таким образом, большую часть вражеской армии, он отправит в битву против твари Бэхитехвальда и тех немногих демонов и чудовищ, которых приведет с собой некромант, полки Тукумоса, Ройгенона и Килгаллена, а когда станет ясно, что этот орешек им не по зубам — своих испытанных рыцарей и орду минотавров. А уж потом, выиграв это решающее сражение, поведет армии Трех Королей к Булли-Толли, захватит его в считанные дни и будет диктовать свою волю побежденным из покоренной столицы.
Во-вторых и главных, имелся в этом плане пункт, которым лорд Саразин не поделился ни с кем. Пока короли-победители будут решать судьбу Тиронги, он помчится в Кассарию. Лишенная своего главного защитника — того могущественного непобедимого духа, который противостоял величайшим врагам, вроде Галеаса Генсена, она станет добычей более легкой. Но еще до этого, желательно, на поле боя, захватить самого Зелга Кассарийского. Лорд Саразин, вернее тот, кто нынче носил личину лорда Саразина, не видел для себя вместилища более достойного и желанного, чем потомок древнего рода, наследник голубых кровей, носитель такой силы и такого запредельного могущества, о котором могли только мечтать иные древние демоны и боги. Знали бы трое повелителей, полагавших себя хозяевами положения, что были всего лишь марионетками в руках опытного кукловода; что всю интригу с вероломным нападением на Тиронгу он затеял только для того, чтобы завершить свои вечные скитания из тела в тело, из одной жалкой обители в другую; чтобы после тысячелетий бесприютных странствий обрести надежное пристанище; чтобы, наконец, стать самим собой и вернуть то, что принадлежит ему по праву рождения и что у него отняли в незапамятные времена.
