Тут я был с ней согласен, у бумаги были огромные перспективы, потому что, насколько я помнил, тот же древний Китай активно торговал этим продуктом столетия, пока рецепт изготовления не разошелся по миру.
Первое производство было решено разместить на ближайшей королевской верфи, в четырех лигах от столицы. Там уже стояло все нам необходимое: древесное производство, то есть источник сырья в виде опилок, были и большие чаны для варки смолы, которые мы решили приспособить для изготовления бумаги. Довольно быстро нашлись и подходящие мастера, из тех, кто занимался выделкой и последующей сушкой кожи на пергамент. Последний процесс был достаточно сложный и мудреный, так что долго объяснять не пришлось: в сушке продукта эти люди смыслили больше нашего. По моим чертежам стали собирать и камеры для сушки бумаги, ну и напоследок я выдвинул идею добавлять какой-нибудь натуральный краситель в продукт, в четко оговоренном объеме, чтобы получать ровный цвет. Выбор пал на чернила кальмара, которые придавали бумаге синюшный оттенок — именно эти листы пойдут на изготовление долговых бумаг короны. Простую же белую или серую бумагу было решено продавать населению или поставлять кораблями на юг.
В какой-то момент и я, и Лу устали поражаться моей продуктивности, но бумага — это был лишь этап. На очереди стоял печатный станок, с которым, впрочем, тоже не возникло особых проблем. Ведь главным был сам принцип, а не конструкция. Не знаю, одобрил бы мой проект Гутенберг, но я постарался сделать первый печатный станок максимально простым, без лишних деталей. Это был просто стол с прессом и заранее подготовленными формами-шаблонами, на которые наносились чернила и потом уже с помощью простого винта делался оттиск. Весь станок мы сделали того же размера, что и форму, на которой будут сушиться листы бумаги, а нарезка готовых документов будет производиться уже на территории монетного двора, здесь же, при цитадели. Вишенкой на торте стал герб Фотенов, который отпечатывался отдельно на углу каждого листа, дабы придать им вид официальных документов.
Казалось бы, дешевле было воспользоваться услугами писаря, но на самом деле себестоимость одного листа бумаги еле-еле приближалась к медному Кло — ведь сырье в виде опилок было пока бесплатным, да и особых расходов на оборудование мы не понесли, стоимость же печати — и того меньше. В итоге ежедневно мы могли печатать долговых документов на тысячу-полторы серебра, а трое рабочих на станке заменяли целую дюжину писарей. Что еще было важным, так это графическая повторяемость документов. Каждая форма была изготовлена с привлечением мага земли, из свинца, так что все они были абсолютно одинаковыми. Добиться такого вручную было попросту невозможно. Да и на будущее я оставил в форме несколько «закладок» в виде пары черточек и бороздок определенной глубины и размера, по которым знающий человек сможет определить подлинность долговой бумаги.
То, что моя идея взлетела, я понял в тот вечер, когда ко мне в кабинет заглянул крайне довольный собой Орвист.
— Ты не поверишь, какую сделку я только что провернул! — заявил с порога мой друг, держа в руках кувшин с токонским.
— Удиви меня, — ответил я, не отрываясь при этом от работы. Сейчас я набрасывал черновик описания технологического процесса изготовления бумаги и печатного станка, который позже Лу перенесет для меня в фолиант Софа.
— Я только что продал часть своих долговых документов! С прибылью в четверть! — ответил довольный де Гранж, прихватывая со специального столика два кубка.
— Да ладно? И сколько продал?
— По номиналу — на тысячу серебра. За тысячу четыреста монет, — оскалился мой друг, разливая вино, — Керм мне свидетель, это была самая простая сделка в моей жизни!
— И кто покупатель?
Я отложил в сторону перьевую ручку, которую для меня на заказ сделал ювелир. Перья меня всегда бесили и сейчас, дорвавшись до возможностей «большого человека», я всячески повышал собственный комфорт. Мастер справился с работой отлично: серебряный наконечник с хитрым изгибом нормально держал чернила и текст выходил достаточно тонким и ровным. Оценила изделие и Лу, которая из нас двоих была экспертом в письменности.
— Старый вояка, герцог Нирифор, — ответил Орвист, протягивая мне вино, — он побоялся покупать по номиналу, а когда быть владельцем этих бумаг стало модно — спохватился. Как это, герцог, и не помог собственной стране?
Орвист светился самодовольством. Сделка и вправду была выгодной, а значит, де Гранж сможет реинвестировать полученные от Нирифора деньги в новый выпуск долговых обязательств для знати.
Я боялся вообще признавать это, но реальность оказалась такова, что быть покупателем долговых бумаг престола стало при дворе популярным. Над этим очень активно поработала Вила, которая недурно промыла мозги знатным дамам. А дальше уже — дело техники, ведь было бы желание, а жена убедит мужа в чем угодно. Теперь же двор как-то незримо стал делиться на тех, кто инвестировал в государственные проекты и тех, кто проявил недостаточно гражданского рвения.
Немалую роль сыграло и правильное позиционирование этого процесса. Мы изо всех сил давили на верноподданнические чувства знати, убеждая людей в том, что каждый вложенный в долговые обязательства серебряный пойдет на развитие государства. Люди были не дураки и понимали, что те самые деньги, которые они отдадут короне, в итоге вернутся им не только с процентом, но и в виде новых заказов, закупок и прочих государственных подрядов, которые чаще всего выполнялись за счет ресурсов помещичьих хозяйств. Так что у нас получалась классическая ситуация выгоды для всех сторон-участников процесса. Вообще, многие дворяне быстро смекнули, что корона дала прекрасную возможность вкладываться в собственных мастеров без риска получить клеймо «мужика». Средней руки дворянство активно выкупало долговые бумаги в собственных представительствах гильдии, которые даже не покидая местной казны сразу же выдавались на расходы кузнецам, мастерам и крестьянам на текущие производственные расходы. По бумагам, вроде как, все это проходило через королевскую казну, и должно было свестись в общую отчетность по стране по итогам года, но по факту мы просто увеличили оборачиваемость денег на местах.
К лету мы смогли насытить спрос на вклады и займы. В общей сложности мне удалось привлечь в казну под десять процентов годовых почти полмиллиона серебром, и столько же — под пять процентов — раздать в долг. Дефицит составлял двадцать пять тысяч, но мы легко покрыли эти расходы за счет моих старых лесопилок и производства бумаги, которая активно пошла на экспорт в Ламхитан, Ламию и Паринию. Спрос был такой, что поставленные нами производства были загружены заказом на несколько месяцев вперед. При всей ничтожной себестоимости производства, я не позволил сбросить цену слишком сильно — бумага продавалась в среднем ценовом диапазоне, даже ближе к местному папирусу, а по своим свойствам и чистоте выбеленного листа не уступала лучшему пергаменту. Но я боялся перегреть рынок избыточным предложением, так что сейчас мы шли на средней скорости, постепенно заключая все новые и новые договоры на поставку.
От арха Арвана пришла хорошая весть: мой проект молота и токарного станка прижился, был одобрен и уже стал внедряться на южных производствах и кузнях, пока, правда, только государственных. Но и этого было достаточно, чтобы получить серьезные отчисления в несколько тысяч золотых. Как минимум кузни в Ламхитане сейчас работали на износ благодаря возобновившимся активным поставкам металла из баронства Тиббот.
— Знаешь, Антон, ты удивительный человек, — заявил граф Арман за небольшим семейным ужином.
Собрались только самые близкие: я с Лу, Орвист с Рисой и Вила с мужем.
— Что ты имеешь в виду? — уточнил я, цепляя вилкой кусок сочного мяса.
— Ты за короткий срок разогнал экономику страны почти на семнадцать тысяч золотом, но при этом расход короны на этот маневр — всего восемьсот золотых! Удивительная схема!
