— Уж коли со Стёпушкой такая беда случилась, так может с Николаем сложится, — произнесла, тяжело вздохнув, тётка Дарья. — Ведь он её с седьмого класса любит. Отец как-то пошутил над ним: «Что, Николай, на девочек-то уже поглядываешь? Вон, какие красавицы в вашем классе расцветают». «Что они мне, пусть цветут», — ответил и заявил, да так серьёзно: «Я уже выбрал. Я на Лёвке женюсь». «Тю-у, на щепке-то соседской? Заноза та ещё», — подколол отец. Так вот я и говорю, может, даст Бог, сложится у них.
Не сложилось. Не окончил Николай лётного училища. Не успел. Во время тренировочного полёта на последнем годе обучения что-то случилось с его самолётом. Был вынужден катапультироваться. Не сработала автоматика раскрытия парашюта катапульты. Конечно, родителям этого не написали. Приезжали друзья, сопровождавшие цинковый гроб, рассказали подробности. Замуж я только в двадцать восемь лет вышла, за вдовца. За Юрку Скорнякова. У него жена вторыми родами умерла. Тяжёлые были роды, а она до последнего тянула, в роддом ехать не соглашалась. Вот и дотянула. Ребёнок не правильно шёл. Ребёнка спасли, а её не смогли. У нас с Юрием ещё двое родилось — сын и дочь. Я сама к нему пришла. Он и не грубый вовсе оказался, ласковый, заботливый и хозяйственный. Хорошо жили, ладно. Три года назад инфаркт его скосил.
* * *
Нелёгкие воспоминания навеяла встреча с магом. Интересно, а на Земле его как звали? А, вдруг, душа Степана или Николая в этот мир попала.
Глава 7
Утром Милли соскочила с палатей и ойкнула. С её руки со звоном свалился браслет. Рэд подцепил его палочкой и отнёс на свой рабочий стол. Приказал не трогать. А Милли разрыдалась от облегчения.
Я встала с заплаканными глазами. Сказала, что приснились внуки. Я действительно по ним соскучилась.
Заскочил Стеф, позавтракал с нами, сделал слепок моей ауры и отправился на службу, прихватив Миллин браслет. Слепок. Прозрачная, бесцветная каменная пластинка не толще полсантиметра, с мою ладонь. Подержал передо мной, пошептал что-то, абракадабру какую-то, и вот тебе, слепок готов.
В обед заявился с видом победителя. В Магконтроль поступило заявление, что вдова Вивьена Осдорт Л.-Л. Крюгерес-Осдорт пять дней назад ушла в горы за травами для зелий и не вернулась. К заявлению прилагались графический портрет, сделанный неизвестным художником десять лет назад и слепок ауры.
— Нет, вы только посмотрите — одно же лицо! — тыча пальцем в рисунок и подставляя его сбоку моего лица, довольно произнёс он.
И действительно, сходство было невероятное. Только она оказалась не такой же старухой, как я, а значительно моложе. Выглядела лет сорока. А с аурами вообще что-то непонятное. Они отличались, конечно же, но не как ауры чужих людей, а как дальних родственников. Что-то там мелькало одинаковое.
— При замене душ, аура меняется. Она же не на теле, а на душе. У мертвеца, расставшегося с душой, ауры нет, — объяснил Рэд.
Они камни рассматривают, что-то там видят, а я ничего не вижу. Что там искрит, что сияет? Какие пятнышки «интересненькие» высмотрели? Ничего я не увидела. Да и ладно. Они маги.
— Сейчас со своими ребятами пойду на расследование. Надеюсь, вечером будет результат, — сообщил Стеф и умчался, прихватив портретный рисунок с камнями-слепками аур.
Стеф ушёл, а мы остались. Каждый по-своему переживая новость. Я, например, в полном раздрае чувств. И надежда на будущее, и женщину незнакомую жалко. В какую беду она попала? Неужели именно на её место меня перенесли? Ведь получается, что я появилась в этом мире на второй день, как ушла эта женщина за травами. Может и погибла в тот момент, как я появилась? Это что получается? Я виновата в гибели женщины? Ведь это мне нужно место под солнцем этого мира.
— Ну, и чего скисла? — приобняв меня за плечи, спросил Рэд. — Не виновата ты ни в чём. Не бери в голову.
— Откуда ты…
— У тебя на лице такой ураган эмоций, — не дал договорить Рэд. — И все мне не нравятся. У меня настоечка есть. В самый раз в такой момент выпить. Выпьешь? Раз у тебя с собой вино, значит выпьешь.
Вот Змей-искуситель? Я ещё ответить ничего не успела, а он уже из рабочего шкафчика литровую глиняную баклажку достал, заткнутую деревянной пробкой, на стол поставил, потом две кружки, лепёшку купленную, кусок сыра.
— Милли, достань-ка из своей сумки узелок с продуктами, — попросила я.
— Что это у вас тут? — поинтересовался Рэд.
А что у нас? Половинка каравая хлеба, пластик бекона с мою ладонь почти в три сантиметра толщиной, пять баранок с маком, селёдина. Вот ещё оливки. На закуску пойдут. Банка ананасов пластиками. Тоже можно на закусь пустить. Огурец, две помидорины. Чай, кофе и ванилин приберу. Не буду развращать аборигенов. Зефир — это сладости, на закуску не годятся, но на ужин пойдут.
Милли оливки не понравились. Взяла одну, разжевала, переморщилась, но не выплюнула. Ананас понравился. Я сироп Милли в кружку слила, нам по пластику, Стефу один оставили, остальное ей. Хлеб в пространственном кармане сохранился свежим, оставили на ужин, баранки и селёдку тоже.
— Это что? — спросил Рэд, рассматривая огурец длиной почти тридцать сантиметров.
— Это огурец, — ответила. — Плод травянистого растения.
— А его нельзя оставить на вызревание, чтобы получить семена?
— Я не думаю, что они вызреют. Это гибрид. У него семена пустые.
Рэд обхватил ладонями огурец и замер, словно к чему-то прислушиваясь. Потом отмер и посмотрел на меня.
— Оставим его, не будем есть. Он на четверть жизнеспособный, — вынес вердикт.
— А эти? — показала я на помидоры.
Рэд так же продиагностировал их и тоже велел оставить. Ну, вот, огурец и помидоры избежали участи стать закуской. У них появилась высокое предназначение — стать родоначальниками нового вида овощей в мире Рэвингейра.
Настоечка у Рэда оказалась не ниже двадцати пяти градусов, а может больше, но немного до водки не дотягивала. Крепкая, в общем, с винным приятным кисло-сладким вкусом. Я осилила только полкружки, это со стакан получается. И поплыла. На Земле я ещё позволяла себе в хорошей компании выпить водочки пятьдесят грамм.
Мили смеётся, а я чувствую, меня сильно развозит и в сон тянет. Рэд помог на полати взобраться, и я отрубилась.
Проснулась я под вечер, бодрая, без ощущения похмелья. В это время пришёл Стеф.
— А где Лео? — спросил, не видя меня.
— Вон, в дупле пьяная спит, — ответил со смешком Рэд.
— Пьяная? — удивился Стеф. — Ты серьёзно? Пьяная?
— Её дедушка настойкой напоил, — сдала Милли.
— Зачем? — продолжал удивляться Стеф.
Я, неспеша, стала спускаться с полатей, задерживаясь на каждой ступеньке.
— Пришлось, — ответил Рэд. — Надумала себе, чего не следует. Ерунду всякую. Ну, чего там зависла? — это уже мне. — Давай живее. Или не проспалась ещё?
— Да проспалась я, — ответила, ныряя в туалет. — А кто Лёвика кормил? — спросила, выходя.
— Да ты и кормила, — хихикнув, ответила Милли.
Веселятся, значит. Ну-ну.
— Как я могла кормить, если спала?
— Я к тебе Лёву с поилкой подняла. Мне дедушка велел. Я его двумя пальчиками за шкирку взяла и подняла. Он наелся, тебе на живот забрался и уснул. Сейчас только сняла, — в подробностях доложила Милли. — Посмотри, у них глазки очистились.
— Ой, какие синенькие! — склонилась я над леопольками.
— Хватит умиляться, садитесь к столу, а то вон, Стефу не терпится новостями поделиться, — скомандовал Рэд.
— Только после ужина, — предупредил наши вопросы Стеф. — Тут на столе что-то новенькое, это вот попробовать и не терпится.
Рэд селёдку почистил, от костей избавил, порезал на четыре части, а потом эти части мельче порезал и каждому с пожаренным бульбаром на тарелку положил. Стефу поставил ещё и тарелочку с ломтиком ананаса и четырьмя оливками.
— И что это? — спросил Стеф, глядя на меня.
— Зелёненькие — оливки, а это, — указала я на ананас, — ломтик консервированного ананаса.
