- А если снаряжаться по-графски? Или выше? – не унималась Елена, заинтересованная военной математикой.
Фрельс почесал затылок в некотором замешательстве, однако зачитал по памяти:
- Насчет жандармов писано в ассизах так. Пусть каждый воин будет вооружен доброй кирасой, мечом, поножами, шлемом с забралом и хорошо, если шлем отделан серебром. О копьях же говорить не станем, ибо они должны быть, как и пажи, что понесут за воином его снаряжение. Также следует иметь не менее трех лошадей для себя самого, для своего пажа и боевого спутника. Лучше же будет завести по четыре или пять коней каждому, один для боя, один ему на замену, один для повседневных путешествий и два под багаж. Спутнику же… спутнику…
Он сбился и пошевелил губами, будто вспоминая, но тут внезапно подал голос Насильник, явно знакомый с предметом не понаслышке:
- Спутнику же следует иметь во владении шлем без украшения серебром, короткий меч или кинжал, а также топор или родственное орудие. Такое же снаряжение стоит купить еще хотя бы для двух конных воинов, ибо не пристало человеку копья идти в бой, имея лишь избранного спутника одесную. Если из брони воины могут надеть лишь кольчугу, должно прилагать к ней корсеты, набранные из железных пластин, нашитых на кожаную или тканую основу.
Елена спрятала улыбку в поднятом воротнике, она давно поняла, что самурай-копьеносец в прошлой жизни был дворянином и конным воином. А, судя по длинной цитате, приведенной без единой заминки, отнюдь не рядовым.
- Эх, как звучит, - мечтательно выговорил Кадфаль. - Музыка для ушей. Серебром отделанное… не меньше трех лошадей… живут же люди!
- Это да, - согласился фрельс. - Итого на круг хорошая броня с оружием и прочее снаряжение… сундук для доспеха там… два с лишком, три пуда серебра выходит.
- Это всего? – уточнила на всякий случай Елена.
- О, нет, конечно, - печально улыбнулся хозяин. – По лошадям счет отдельный.
- И почем нынче конь? - практично заинтересовался Насильник. - Помнится, раньше хороший за четверть пуда шел.
Фрельс с готовностью ответил, кажется, немолодой уже рыцарь истосковался по разговору со знающим человеком. Из диалога Елена уяснила, что нынче стоимость хорошего боевого коня составляет примерно пять килограммов серебра, можно и дешевле, но либо искать надо, либо животное с изъяном или просто в возрасте. На эти деньги лекарка могла бы год снимать даже не комнату, а целый этаж в хорошем доме, на полном пансионе с ежедневной курицей на столе, говядиной и бараниной по выходным и праздникам, прачкой, а также местом в конюшне. Элитный дестрие, на которого не стыдно сесть жандарму в полном латном доспехе, шел за тридцать килограммов, а то и полцентнера. Зверь войны «премиум-класса» стоил около семидесяти, а в исключительных случаях - для герцогов и королей - под сотню.
- Да-а-а… - протянула Елена. - Тяжела жизнь рыцарская.
Она все еще пыталась выстроить в голове систему воинской стоимости и осознать, как человек может заплатить центнер лунного металла (или соответственно десять кило золота) за привилегию хорошо подраться и получить в физиономию, путь даже через отделанное серебром забрало.
- Но это разовые траты, - уточнила Елена. - Доспех ведь служит долго?
- Служит, а как же, - покладисто согласился фрельс. - Но лошади стареют, умирают и погибают, снаряжение всяко изнашивается. А ежели в сшибке ляжешь, теряешь сразу все, да еще и выкуп надо платить. Есть, конечно, вояки, из которых земля дух никогда не вышибала, но я таких не встречал. Каждый хоть раз из седла да вылетает. И великая милость, если сюзерен выкупает тебя из плена… а может и не выкупить, у него же свои траты.
Что ж, теперь становилась более-менее очевидна природа сословной катастрофы. Даже если выкатывать суммы такого порядка не регулярно, а по мере износа амуниции, это все равно больно. И дальше наверняка раскручивается механизм типичного ростовщичества и кулачества: займ, проблемы, снова займ, работа на проценты, долговая кабала и в итоге «ваше очко уходит в зрительный зал». Шутка была глупая, но запала в душу после того как маленькая Лена принесла ее домой с улицы и получила хорошую трепку. Очевидно, глобальный процесс долго развивался и сейчас вошел в финальную стадию, когда классовое обеднение приняло характер лавины.
Интересно, почему хозяин разваленного замка так спокоен?.. Фрельс не был похож на человека, готового положить на бочку даже четверть пуда серебра. Но весеннего парада явно не опасался. Непонятно.
- Поэтому воевать надо пехом, - высказал неожиданное и веское мнение до того молчавший горец. Голос у него был хриплый, неприятный, как от хронически застуженного горла. - Так понадежнее будет. И подешевле.
- Если пехом, это уже не рыцарь получается, - возразил Кадфаль. - Недоразумение прям, а не рыцарь.
- Ну да, ну да, - горец усмехнулся, вроде и не обидно, а все же с какой-то потаенной иронией. - Грамот не полагается, деревень и прочих кормлений.
- Все так, господин хороший, - с достоинством отозвался старший рыцарь. - Конный воин есть соль земли, кость войска. И ему для прокормления и сборов много чего требуется. А пешцы…
Он скривился, но промолчал, то ли не желая обидеть хворого гостя, то ли, в самом деле, ни единого доброго слова для пеших у фрельса не нашлось, Горец улыбнулся, будто имел, что сказать, притом до крайности обидное, но тоже смолчал. Насильник и рыцарь углубились в обсуждение каких-то оружейных нюансов. В тепле и с животом, полным капустного супа хотелось задремать. В свете печи скакали тени по лицу фрельсовой дочери, которая лущила горох как обычная кухарка.
- Эй, подруга? - негромко позвал безымянный горец.
- Меня зовут не «Эй», - машинально поправила Елена. - И я тебе не подруга.
Она и сама поразилась: фраза проскочила, как намыленная, абсолютно естественно. Привычка взвешивать каждое слово и по возможности не спускать ни капли неуважения стала второй натурой. Здесь человек - то, как он себя держит и ведет.
- Извини, - мужчина поднял руки ладонями вверх, словно подчеркивая миролюбие. - Не хотел.
- А чего хотел?
Она не смотрела в сторону бретера, но почувствовала, как тот едва заметно подтянулся и напрягся. Близость одного из лучших мечников обитаемого мира временами сильно ободряла и успокаивала. Елена не обманывалась, Раньяна интересовали только ее медицинские таланты и два искусных воина, что сопровождали дьявольскую Хель. Но симбиоз временно устраивал обе стороны, за исключением того, что женщина пока не дождалась обещанных уроков фехтовального искусства.
- Ты, вроде говорили, лечить можешь?
Елена такого разговора совершенно не помнила, но решила, что отрицать смысла нет.
- Могу подуть и приложить подорожник, - грубовато отозвалась она.
- А, понятно. У меня нога, - буркнул горец. - Болит…
- Зашиб? Порезал?
Елена почувствовала укол стыда из-за ленивого нежелания смотреть, что приключилось с упомянутой ногой. Но с другой стороны, клятву гиппопотама она не приносила, равно как и любую иную. Имеет право не бросаться с ланцетом наперевес ко всякому страждущему.
- Стрела, - еще кислее поморщился раненый. - Продирался через подлесок, хотел дорогу срезать. А там самострел настороженный… Хоть и маленький, на лису ставленый, но противный. И стрела гадская, наконечник раздвоенный, а древко то ли надломано было, то ли надпилено. Сломалось, в общем. Наконечник засел, без куска мяса не вытащить.
На Пустошах такими вещами не баловались, использовали нормальные наконечники, листовидные или граненые. Поэтому как тащить «подлые» стрелы Елена даже не представляла, о чем и не преминула сообщить. Горец пригорюнился. К разговору прислушалась арбалетчица, заинтересованная упоминанием стрел. Раньян же наоборот, расслабился, опустил голову на плотно свернутое одеяло. Артиго забрался к нему под бок, как обычный крестьянский ребенок, молча глядел на огонь, стены и людей вокруг.
Грустно, подумала Елена, как грустно… Отец, который никогда не сможет рассказать сыну о своем отцовстве. Сын, хранимый отцовской любовью, который никогда об этом не узнает, полагая, что его сопровождает обычный рутьер-наемник.
