у тебя есть любимый типаж, неплохо.
— Что?
— Не переживай, подруга, это же неплохо, не будешь размениваться на каждого смазливого красавчика, как я. Сэкономишь время, — пожала плечами девушка. — Мне Ладвиг тоже нравился. Ну, насколько может нравиться мужчина, в чьем замке ты живешь, ешь, веселишься и не чувствуешь себя обязанной.
— Давно ты здесь живешь? — спросила Доминика, на секунду признавая, что завидует легкости этой девушки.
— Прилично. Я не считаю время, — отмахнулась Васса. — Кому важны часы, дни или месяцы, если я никуда не тороплюсь и живу в свое удовольствие. Теперь мне навсегда семнадцать, и это самая дивная часть жизни.
Доминика только кивнула в надежде, что Васса наконец достигла тех бесценных воспоминаний, которыми не хочется делиться с первым встречным.
— А чем ты занималась, когда тебе было семнадцать? — быстро вернулась к разговору контрабандистка.
— Училась быть тише воды, ниже травы, — процедила Доминика.
— Это полезный навык, между прочим. Мне он однажды очень пригодился, когда я…
К облегчению Доминики, когда они преодолели один виток серпантина и вышли на более-менее пологий участок, начался город. Бернберг стоял на двух горных площадках, соединенных в нескольких местах лестницами и мостами. Верхний город виднелся из замка, особенно хорошо из западных окон, Нижний город — терялся во тьме. Васса участливо предупредила Доминику, что в Нижний город они пока не пойдут, а в Верхнем прогуливаться — самое милое дело. Вскоре принцесса поняла, почему. Узкие витиеватые улицы были выложены камнем, высокие каменные дома безучастно смотрели на прогуливающихся девушек пустыми глазницами окон. В переулках завывал ветер, иногда путавшийся в кронах елей, росших в запущенных садах. Но жизнь тут била ключом: по улицам ходили женщины в ярких одеждах, носились слуги, от дома к дому перемещались торговцы: зеленщик сменялся мясником, и все выглядело таким новым, свежим.
Они вышли на главную площадь. Лавки ломились от товаров различных ремесленников, а вот лавки зеленщиков были пусты, здесь было не так многолюдно, пара человек сидела на бортике пересохшего фонтана. По правую руку от него стоял кабак, о котором говорила Васса, двое людей не самого трезвого вида под крики управляющего заносили в здание лоснившиеся от влаги деревянные столы. Из-за узких дверей доносился лязг посуды и крики: «Да куда ж ты ставишь-то! Ровнее! Правее!». По левую руку от фонтана, как старый попрошайка, горбился храм. Невысокое здание с толстыми стенами, покатой крышей и окнами-щелями, видимо, чтоб не терять с таким трудом добываемое тепло. Васса снова вцепилась в локоть Доминики и потащила ее за собой в один из узких переулков, змеившийся к обтесанному ветрами боку горы.
Они прошли мимо двух рядов плотно льнувших друг к другу домов, чтобы увидеть единственное здание, в окнах которого горел свет. Это был небольшой домик, задницей прилепившийся к утесу, а боками — к соседним домикам. Единственная входная дверь была такой узкой, что среднестатистическому человеку удавалось зайти туда только полубоком, предварительно оставив за порогом все оружие. Большое окно-витрина было плотно зарешечено, а над ним сияла чистотой вывеска: «Галерея платьев Ланса. Лучшая контрабанда и контрафакт». Название объясняло и неудобный вход, и решетки на окнах — если бы кто-то решился грабить или проверять владельца, ему пришлось бы сначала раздеться, а за это время Ланс уже давно успел бы сбежать, скажем, по крышам.
— Ладвиг не говорил, можно тебе называться своим именем или нет? — уточнила Васса.
— Он сказал лишь, что Бернберг — мое надежное укрытие, — пожала плечами принцесса.
— Ясно, просто…
— Но я не собираюсь звенеть об этом на все стороны, — подчеркнула Доминика и, пару раз стукнув в дверь, вошла в магазин.
Колокольчик бодро дзинькнул над ее головой. В нос ударил запах роз, лаванды и благовоний со всех концов света. Ароматические палочки курились в нескольких чашках, а на всех подоконниках, шкафах и тумбах были разложены пучки сухоцветов. Они были втиснуты там, где был хотя бы клочок свободного места, а такового было немного — все пространство занимала одежда. Целые горы платьев, юбок и блуз, плащей, чулок, поясов, покрывал заполняли собой пространство создавай пейзаж, вышедший из воспаленных снов какой-то безумной придворной дамы. Одежда лежала грудами на комодах, торчала из ящиков, валялась на столах под немым взглядом безликих стражников-манекенов. Все это буйство шелка, бархата и шерсти было таким ярким, что владелец — сухонький старик с белоснежными волосами и стянутым морщинами лицом, терялся среди своего товара. Если бы он не пошевелился, Доминика наверняка приняла бы его за очередной манекен. Но тот вышел к ним походочкой от бедра, чеканя шаг каблуками шелковых туфель. Вблизи стало видно, что его голова сильно напудрена, как будто его ткнули в мешок с мукой. Часть побелки скрывала морщины, а часть — скрадывала разницу между собственными волосами и париком.
— Ланс, старина! Сколько лет, сколько зим! — расхохоталась Васса и побежала было обниматься, но старик скривился и отшагнул назад, как будто хотел сделать реверанс, но передумал.
— Видимо, недостаточно, чтобы некоторые дамы научились читать. На двери написано, что свой дурной вкус нужно оставлять за порогом, — прогнусавил он, затем перевел взгляд на Доминику. — Хотя, возможно, у твоей подруги хватит хорошего вкуса на вас двоих.
— О, не сомневаюсь. Моей подруге как раз нужно… — она замялась и взглянула на принцессу, но Ланс ее опередил.
— Два зимних платья, один теплый плащ, теплые сапоги, пару теплых перчаток и, пожалуй, белье.
— Покупку я оплачу сейчас, одно платье заберу сразу, остальное можете прислать в замок, — ответила Доминика, исследуя магазин.
Глаза Ланса загорелись блеском алчности и уважения. Как любой человек, занимавшийся торговлей, он благоговел перед уверенностью и готовностью других людей тратить деньги, но еще больше он любил, когда люди тратили деньги со знанием дела. Конечно, он как все проныры, и дураков одаривал нежной любовью, но от тех были совсем другие ощущения. Ланс, хоть и был тем еще проходимцем, считал себя подлинным экспертом в области женского платья, стольких женщин ему пришлось одеть и раздеть, и ему было важно, чтоб покупатель мог по достоинству оценить его мастерство.
— Я могу предложить вам лавандовый чай и самодельные печенья, чтобы вы согрелись. Путь от замка неблизкий. А я пока подберу вам гардероб, — промурлыкал он. Глаза Вассы полезли на лоб.
— А мне ты никогда не предлагал чаю, старый пеликан!
— А ты и не делала ничего, чтоб мне хотелось тебе предложить что-то, кроме пинка, — сказал он и, отвесив девушке шутливый подзатыльник, разгреб небольшой столик и два стула возле витрины, водрузил на него чайник и тарелку с печеньем, а
