стоящей в залитом сиянием факелов и дымом благовоний лабиринте.
Статуя храмовой девы с медной чашей в мраморных руках была строга и задумчива, а из-под подола одеяния выглядывал носок тонкой сандалии, словно каменное изваяние собиралось сделать шаг вниз, чтобы сойти с постамента.
Сингур вернулся к балагану под вечер. Улицы города уже омыли закатные краски, в арках домов таились сиреневые тени, а деревья казались чёрными на фоне темнеющего неба. Но даже в сумерках Миль-Канас оставался красив и светел. Совсем не похож на шианский Этхаш. Не было у него сходства и с виргским Илкатамом. Да, собственно, и ни с каким ранее виденным Сингуром городом тоже. Казалось, здесь безопасно. И в это безумно хотелось поверить.
Когда Сингур вышел к балагану, то увидел, что у костра сидит, закутавшись в бурнус, одинокая девушка. Она услышала его шаги, а, может, почувствовала взгляд, вскочила, обернулась, всматриваясь в полумрак, а потом бросилась навстречу.
Брат подхватил её, потому что она запуталась в подоле и едва не упала. Эша вцепилась ему в плечи, затрясла, заходясь в беззвучном гневе.
— Успокойся, — сказал он. — Всё хорошо.
Но сестра вместо того, чтобы последовать совету, ударила его кулаком в грудь.
— Эша! — Сингур перехватил тонкое запястье. — Прекрати.
Тогда она вырвалась, круто развернулась и скрылась в кибитке. Зато из соседней телеги тотчас показалась Эгда, а за ней и Пэйт. Видимо, услышали разговор и ворчание псов, которые нового попутчика терпеть не могли.
Балаганщик даже подумал, в который уж раз: отчего собаки, обычно спокойные, никак не хотят принять Эшиного брата? Хотя только ли собаки? Старик озадачился и припомнил, что и лошади-то рядом с вальтарийцем тоже беспокоятся, прядают ушами и тревожно фыркают. Даже когда чистит их — видно, как смирные коньки обмирают и дергают боками. Вот и псы нынче опять рычат с пустой угрозой в голосах, вроде как пугают чужака, мол, не подходи, но на деле слышно: сами боятся.
Сингур впрочем, внимания на них не обращал.
Пэйт шикнул на собак, подошёл к вальтарийцу и произнес, отдавая кошель и перстень:
— Я забрал ставку и выкупил залог.
Сингур спросил:
— Свою долю взял?
Балаганщик кивнул, не зная, что еще добавить. Вальтариец явно не собирался в эту ночь оставлять своих спутников, да и Пэйту теперь было неловко его гнать: деньги с поединка старик получил такие, что не только окупил дорогу со скудными трапезами двоих навязавшихся чужаков, но ещё остался в хорошем прибытке. Очень хорошем.
— Идём, покормлю тебя, — сказала Сингуру Эгда. — Голодный, небось?
Мужчина пожал плечами. Не голодный, но поесть надо. Он устроился на старой циновке возле огня. Эгда положила ему из гнутой щербатой сковородки остатки тушёных с острым перцем помидоров, дала пресную лепешку. Вальтариец медленно ел, глядя в пламя. Близняшки тут же подсели к мужчине с двух сторон.
— А ты откуда так ловко драться выучился? — зашептала Хлоя, которая больше всего боялась, что дед или тетка заметят, напустятся, выбранят и заставят прекратить расспросы.
— Жизнь выучила, — просто ответил Сингур.
Сестры переглянулись, и Алесса спросила:
— Ты что же, раньше на поединочные круги выходил?
Сингур усмехнулся, вспомнив свою самую первую победу:
— Выходил.
— А ещё пойдешь? Завтра? — перебила сестру Хлоя.
— Пока не знаю, — ответил им собеседник. — Но скоро будет видно.
Девчонки снова с удивлением переглянулись.
— Скажи, Гельта можешь драться научить? — спросила Алесса. — Трудно это?
— Могу, — усмехнулся мужчина. — Только, чтобы толк был, долго учиться надо. А мы завтра уходим.
Близняшки смешались, не зная, что на это ответить.
— А сестра твоя нынче расхворалась, — склоняясь к самому уху вальтарийца, известила Хлоя. — Утром, как вы ушли, она прямо места себе не находила, среди повозок бродила, всё на небо глядела, потом заволновалась, стала белая вся, а когда деда с Гельтом вернулись, задыхаться взялась. Уж они успокаивали, успокаивали, да только без толку — она руки к груди прижала и давай сипеть, будто дышать разучилась…
— Вот как? — Сингур отставил тарелку и отправился в кибитку, в которой пряталась сестра.
Та лежала на длинном сундуке, прижав к груди тощее лоскутное одеяло.
— Эша, — брат опустился рядом, — ты сегодня задыхалась?
Она смотрела в пустоту.
— Поговори со мной, — негромко попросил он. — Почему ты обижаешься?
Сестра рывком села, отбрасывая покрывало. Тонкие пальцы замелькали в воздухе. Собеседник едва успевал понимать, что до него пытаются донести.
— Нет, я не думаю только о себе, — сказал Сингур, когда она прервалась. — Я думаю о тебе. Ты же знаешь: ещё год, может, полтора — и всё… Нам нужны деньги. Тебе нужны деньги. А я не умею зарабатывать иначе.
Пальцы снова заплясали стремительный танец. Лицо Эши раскраснелось от гнева.
— Зачем ещё мне тебя спрашивать? — удивился в ответ на безмолвную тираду мужчина. — Это я иду на круг, а не ты.
Девушка вздрогнула, спрятала лицо в ладонях, отгораживаясь от собеседника, давая понять, что не хочет его видеть, не хочет говорить. Однако потом, видимо, передумала, отняла руки и медленно-медленно, глядя в глаза брату, стала что-то объяснять, переплетая пальцы. Он внимал с молчаливой враждебностью. А когда она закончила, ответил:
— Погибнуть может любой. Люди вообще живут для того, чтобы умирать. Никакого другого выхода у нас нет. Особенно у меня. Есть год. Полтора, если очень повезет. Или половина года, если повезет меньше. Нужны деньги. И тянуть с этим нельзя, пойми уже наконец! Не надо виснуть у меня на руках и осыпать попрёками.
Она дёрнулась, словно он влепил ей пощечину. В глазах задрожали слёзы.
— Смотри, что ты делаешь, — сказал устало брат. — Сейчас ты начнёшь плакать, потом опять задыхаться, и те деньги, что сегодня были заработаны, придется потратить на бесполезных лекарей и зелья, которые снова не помогут. Давай ты просто успокоишься?
Эша медленно кивнула. Лицо её, до этого мгновенья такое живое, окаменело.
— Так-то лучше.
Сингур хотел добавить что-то ещё, но по деревянному бортику кибитки постучали. Мужчина прислушался и усмехнулся.
Когда он выбрался из повозки, у каменной чаши, в которой горел огонь, стояли Пэйт и Эгда, держащие за ошейники рычащих псов. Чуть в стороне от балаганщиков невозмутимо покачивался с носков на пятки обритый налысо незнакомец в богатых одеждах. Сингур, ещё когда сидел у костра, слышал, как этот человек подошел к месту стоянки. Слышал он и то, что с ним пришли шестеро крепких мужчин. Однако сейчас они оставались где-то в стороне.
— Гладких дорог и спокойных ночей, — приветствовал лысый Сингура на вельдский манер.
— Солнца над домом, — ответил ему вальтариец. — Отчего наш балаган
