— Не родственница… — Илья не сразу пришел в себя, заставил себя успокоиться. — Письмо от нее мне пришло, потом расскажу.
— А-а… ну, ладно, располагайся, пойду Данилу звать домой да жене пособлю по хозяйству. Захочешь есть или пить — смело иди на кухню и бери, чего хочешь.
— Я спать буду, — пробормотал Илья.
Федор ушел, пожелав ему спокойной ночи, однако вопреки своему заявлению уснул Илья не скоро, так и эдак поворачивая факт смерти бабушки Савостиной, сопоставляя его с тем, что было известно о деятельности жрецов храма Морока. Было вполне вероятно, что Марию Емельяновну убили, чтобы не допустить новой утечки информации. Но письмо послать она все же успела…
Уснул он только в два часа ночи, измяв подушку, и проспал без сновидений до самого утра. Лишь перед пробуждением ему приснился странный сон: поляна в лесу с высокой травой, над которой стлался слоистый туман, и череда темных фигур, проходящих через поляну по пояс в траве, с лицами зыбкими, смазанными, человеческими и звериными одновременно. Лицо предпоследней фигуры и вовсе напоминало волчью морду с горящими желтыми умными глазами, а последним в странной череде фигур шагал скелет в плаще с улыбающимся черепом и провалами глазниц, в глубине которых угольками тлели злобные огоньки…
Наутро он встал в начале десятого, поразившись тому, как организм, натренированный вставать рано, спокойно дал себе волю выспаться и даже понежиться в широкой, благоухающей чистым бельем постели. С другой стороны, это была реакция на естественную деревенскую тишину — с доносившимися издалека криками петухов, квохтаньем кур и мычанием коров, и Илья с каким-то детским восторгом и абсолютно не детским сожалением подумал, что никакие удобства города не заменят этой тишины, чистого воздуха и доброго молчания природы — лесов, полей и рек, пронизывающего деревенское пространство и дающее людям, живущим на этой земле, силу и радость бытия.
Хозяева, естественно, давно встали, занимаясь каждодневными хлопотами по хозяйству. Поднялись и дети: Лена помогала матери убирать скотный двор, кормить скотину, а Данила убежал на реку с приятелями. Илья таким образом оказался предоставленным самому себе. Делать ничего не хотелось, но он заставил себя позаниматься медитацией и упражнениями, поднимающими тонус, умылся и сел на веранде завтракать, где ему уже был накрыт стол. И в это время на веранде появился гость — седой крепкий старик с пронизывающим взглядом прозрачно-серых глаз. «Рентген», вспомнил Илья слова Федора, понимая, что это и есть таинственный сосед Ломовых, дед Евстигней.
— Здрав будь, молодец, — басом проговорил гость, оглядывая замершего Илью. — Узнал, что к Федьке родственник приехал, вот и решил заглянуть. Вы уж не обижайтесь на старика за любопытство.
— Какие могут быть обиды? — развел руками Илья, кивнул на стулья. — Присаживайтесь, позавтракаем вместе.
— Спасибо, мил человек, только я уже давно позавтракал, так посижу, да, может, за компанию чайку с медом похлебаю.
Дед присел напротив, все еще разглядывая Илью, и тому на мгновение стало неприятно: впечатление было такое, будто его разобрали по винтикам и вновь собрали, прощупав каждую косточку, каждую клеточку, прочитали мысли и определили, кто он есть и что может. Словно почувствовав перемену в настроении Пашина, дед отвел взгляд.
— Впервые в наших краях?
— Первый раз, — кивнул Илья. — Все никак не мог вырваться, хотя и живу, можно сказать, рядом.
— Надолго к нам?
— Поживу дня три, на озеро схожу, в Новгороде побываю. Город древний, красивый, а я, к стыду своему, в нем еще не бывал, хотя всю Россию-матушку исколесил.
— Да, Новгород город древний, — согласился дед Евстигней. — Еще за две с половиной тысячи лет до рождения Христова поставлен великим князем Словеном[6]. Тогда о Москве слыхом не слыхивали, хотя поселения в том месте уже были. А ты к нам по делу или отдыхать прибыл, Илья Константинович?
Илья перехватил острый, с проблеском иронии, взгляд деда и понял, что тот знает не только его имя и отчество, но и то, зачем он появился в Парфино.
— Извините, не ведаю, как вас по батюшке величают…
— Евстигней Поликарпович. Да ты зови меня просто дедушкой, меня так все кличут.
— Дедушка, вы случайно не знаете… не знали Марию Емельяновну Савостину?
— Знал, — нахмурил седые брови старик. — Царствие ей небесное, мученице. Не смог я ей помочь.
— Чем?
— Дела давно минувших дней. А ты откуда ее знаешь, мил человек?
Взгляд старого волхва действительно напоминал рентген, так что Илья с трудом удержал себя от признания. Ответил уклончиво:
— Да так, слышал кое-что. Говорят, она много лет провела в скиту на берегу озера Ильмень.
Старик пожевал губами, не сводя глаз с лица Ильи, нагнулся над столом.
— Много чего говорили о бабе Марье… а ты часом не получал от нее весточки?
Илья едва не поперхнулся чаем, медленно вытер лицо полотенцем, раздумывая, что сказать в ответ, и услышал виноватое:
— Это я надоумил старую написать тебе письмо, Илья Константинович. За то и пострадала. И ты можешь пострадать, если возьмешься сделать то, что она просила. Так что подумай, прежде чем увязнешь по уши.
— Вы хотите, чтобы я отказался?
— Я не хочу, чтобы пострадал невинный человек.
Не вижу логики, хотел сказать Илья, зачем же тогда надо было писать письмо, вызывать сюда этого самого «невинного» человека? Но вслух ничего не сказал, задумался, разглядывая перед собой на деревянной столешнице сучок в форме солнышка с лучами трещин, чувствуя на себе изучающий взгляд старика. Наконец поднял голову.
— Думаю, что справлюсь с любой напастью. Хотя с чертовщиной еще не связывался. А Марию Емельяновну жрецы убили?
Дед Евстигней усмехнулся, откинулся на спинку стула, прикрыл глаза веками, прислушиваясь к чему-то, снова посмотрел на гостя Федора Ломова.
— Рассказывай, сынок.
— Что рассказывать? — слегка растерялся Илья. — Это вы должны мне все рассказать, что тут у вас творится. А я что… ну, получил письмо… прочитал о странном Боге по имени Морок…
— Морок не Бог — демон. Многое им сделано и успешно делается для того, чтобы забыли мы свои прежние Знания окончательно, чтобы не помнили ничего о Духовном Мире. Много на Земле религий, но нет главного — веры! А когда нет веры, приходит он — дьявол! Ты-то сам веруешь в Бога?
— Верую, — глухо ответил Илья, невольно ощупывая на груди крестик.
Дед Евстигней прищурился, загоняя в глубину глаз огонек иронического сочувствия, кивнул.
